Читать книгу - "От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том I - Андрей Михайлов"

Заметка Буассонада сильно укрепила позиции сторонников подлинности «Писем». В 1824 г. книга была переведена на португальский и прочно вошла в число значительных памятников литературы Португалии. В 1876 г. португальский литературовед К. Бланко установил, что в XVII в. в монастыре св. Зачатия города Бежа действительно находилась некая Мария-Анна Алькофорадо. В 1890 г. Л. Кардейро обнаружил свидетельство о крещении Марианы (22 апреля 1640) и запись о ее кончине (28 июля 1723). Были уточнены и некоторые другие факты ее биографии – дата вступления в монастырь, имя сестры, которую Мариана воспитывала, и т. д.

К началу нашего века сложились по меньшей мере четыре точки зрения на природу «Португальских писем». Одни (например, Руссо) считали, что «Письма» были сочинены, причем сразу по-французски, и мужчиной. Другие полагали, что в основу книги легла реальная история связи Марианы и Шамильи, но она лишь дала кому-то из французских литераторов идею создать это произведение. Третьи безоговорочно верили в подлинность писем, но считали, что они были написаны по-французски (быть может, действительно Марианой, а возможно, и кем-нибудь другим) и адресованы либо Шамильи, либо кому-нибудь еще. Наконец, четвертые отстаивали первоначальную версию, т. е. версию Клода Барбена (среди сторонников этой точки зрения одним из самых пылких был немецкий поэт Райнер Мариа Рильке, напечатавший в 1913 г. свой перевод «Писем»).

В 1926 г. Ф. К. Грин^[473] опроверг подлинность «Писем», указав на явные несоответствия между биографиями Марианы Алькофорадо и Шамильи и текстом книги. Он разыскал в рукописном отделе парижской Национальной библиотеки полный текст королевской привилегии, выданной 28 октября 1668 г. Клоду Барбену на печатание «книги Гийерага, озаглавленной “Валентинки, португальские письма, Эпиграммы и Мадригалы”». Таким образом, Гийераг оказывался автором, а не переводчиком «Писем». Однако находка Грина получила далеко не полное признание. Так, если португальский литературовед Г. Родригуэш^[474] разделял точку зрения Грина, то французский писатель К. Авлин пришел к иному выводу: «Что касается меня, – писал он, – то я убежден: 1) что “Письма”, вне всякого сомнения, подлинны; они написаны женщиной, монахиней; 2) что они адресованы Шамильи; 3) что к тому же нет оснований сомневаться, что они написаны португальской монахиней, а содержащиеся в них приметы эпохи совершенно достоверны; 4) но что этой монахиней не могла быть Мариана Алькофорадо; имя ее остается неизвестным, надеюсь, что и останется таковым; 5) что переводчиком писем был Гийераг; что же касается “светской дамы”, то ею могла быть и г-жа Педегаш, и Сюблиньи, и любой другой связанный с Барбеном второстепенный писатель, какого угодно пола – это мне безразлично»^[475].

В 1962 г. Ф. Делоффр и Ж. Ружо издали сочинения Гийерага^[476] (куда вошли «Португальские письма», «Валентинки», стихотворения, статьи, переписка) и в обширном предисловии попытались доказать его авторство. В дальнейшем их аргументация была развита в серии статей^[477]. Их работы были встречены позитивно, но появились и возражения, причем полемика принимала порой весьма резкие формы^[478]. Система доказательств Ф. Делоффра и Ж. Ружо строилась по нескольким направлениям. В историко-литературном плане исследователи показали, что появление «Писем», их форма связаны со стремительно нараставшим в 60-е годы XVII в. интересом к документальности и достоверности, что отразило кризис прециозной прозы. Стилистический анализ «Португальских писем» продемонстрировал их родство с другими писаниями Гийерага и поставил их в связь с литературными вкусами, царившими в салонах Генриетты Английской, маркизы де Сабле, госпожи де Ла Саблиер, где Гийераг был постоянным гостем. Документальные данные (обнаруженные королевские привилегии, разысканный в провинциальной библиотеке сборник «Валентинки», в котором, помимо стихотворений, оказались напечатанными несколько писем Гийерага, его переписка с Расином, Буало, свидетельства мемуаристов и т. п.) также явились веским подтверждением их выводов.

Но, пожалуй, самым существенным в системе доказательств Ф. Делоффра и Ж. Ружо стала глубоко изученная ими биография писателя.