Читать книгу - "От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том II - Андрей Михайлов"

Трудно сказать, что именно заставило Гоголя обратиться к творчеству Мериме, писателя от него далекого. Правда, в те годы делались попытки сопоставить их произведения. В. Г. Белинский в своей статье «Литературные и журнальные заметки. Отзывы французских журналов о Гоголе» («Отечественные записки», 1846) сочувственно процитировал замечание на этот счет Сент-Бева: «Многие русские сравнивают Гоголя с Мериме. Этого рода сравнения всегда довольно смелы и прилагаются только в некоторых отношениях»^[514]. Но написано это было уже после того, как Гоголь начал и бросил свою статью.

Статья начинается со следующих многозначительных слов: «Мериме, бесспорно, замечательнейший писатель XIX века французской литературы». Приведя затем суждение Пушкина, Гоголь характеризует творческий метод Мериме, отличающийся точностью и правдивостью деталей и жизненной достоверностью: «Немного произведений вышло из-под пера Мериме, но все они носят яркую печать таланта. Много правды, много верности и в беглых и, так сказать, мимоходом рассыпанных заметках, много познаний и опыта и много познания жизни». Кратко охарактеризовав «Театр Клары Гасуль», он переходит к «Душам чистилища»: «[Предлагаемое] ныне в переводе – Души в чистилище, без всякого сомнения, поразит читателя прекрасным поэтическим созданием сюжета, живым, быстрым, увлекательным рассказом, свежими красками Испании, тонкими наблюдениями, острыми и смелыми замечаниями. И сколько рассыпано ума на этих немногих страницах!». Далее Гоголь развивает мысль о нехарактерности Мериме для литературного процесса во Франции: «Он шел как-то совершенно в стороне. Даже предметы избирал не те, которых требовала модная потребность читателей. Кажется, его не занимали покупатели и слава. Как будто бы в одни только минуты отдыха от жизни и бездельно-делового течения дней ее писал он свои произведения. И самая жизнь его не сходится с общей жизнью Европы»^[515]. Наконец, последнее качество подчеркивает Гоголь в творческой манере Мериме: умение французского писателя «схватывать верно местные краски, чувствовать народность и передать ее». Пересказав историю «Гюзлы» и пушкинских «Песен западных славян», Гоголь объясняет успех книги тем, что Мериме удалось «почувствовать и угадать дух славянский», что не выходило у других французов, пытавшихся воспроизвести дух чуждой им нации. «С этой стороны Мериме является в своих созданиях далеко выше своих писателей-соотечественников»^[516], – заканчивает Гоголь.

В 40-е годы была написана и появилась в печати другая статья о Мериме, совсем иначе оценивающая его творчество.

15 марта 1844 г. парижский журнал «Revue des deux mondes» напечатал новеллу Мериме «Арсена Гийо», а накануне писатель был избран во Французскую Академию. Как только томики журнала стали приходить подписчикам, разразился скандал; вот как сам Мериме рассказал об этом в письме к г-же де Монтихо: «Мое избрание было все-таки встречено довольно благосклонно, но на следующий день по воле случая в Ревю де де монд появилась моя повесть и вызвала громадный скандал. Нашли, что она богохульна и безнравственна...»^[517]

Интересно отметить, что французская критика встретила появление этой новеллы молчанием. Первые отзывы печати появились во Франции не ранее мая 1847 г., то есть уже после того, как «Арсена Гийо» была издана отдельной книжкой вместе с двумя другими новеллами Мериме – «Кармен» и «Аббатом Обеном».

В русской прессе первое сообщение о новом произведении писателя появилось в «Северной пчеле» 27 июня 1844 г. Рецензент булгаринской газеты, скрывшийся под инициалами Р. З., прежде чем остановиться на новелле Мериме, высказал некоторые соображения о типах художественных произведений вообще. Тут он выделил несколько «разрядов» и к первому из них отнес книги, «имеющие целью пользу и усовершенствование человечества»^[518]. Затем он писал: «Основная идея романа самая странная. Автор взял из людского общества три лица, а именно: погибшую девицу, сентиментального волокиту и набожную лицемерку. Развив их характеры и приправив разными случаями частной жизни каждого, составил он очень занимательную книгу, которую можно причислить к первому разряду нашей классификации, потому что из нее можно извлечь моральную мысль»^[519].

17 июля 1845 г. перевод «Арсены Гийо» был напечатан в «Литературной газете». Очевидно, именно эта публикация вызвала появление в «Москвитянине» статьи его критика Н. Левитского «Несколько слов о современной французской литературе» (1846. № 6). Статья эта является критическим разбором новеллы Мериме и посвящена только ей. В начале статьи Левитский сообщал, что им был сделан перевод повести Мериме, он перечитал его, и ему захотелось «объяснить себе, какую цель предполагал сочинитель, пиша такую бескладицу»^[520]. Общая оценка книги Мериме была самая отрицательная: «Она мне показалась, – писал критик, – до того пустою по вымыслу, ничтожною по содержанию и грязною по изложению, что я постыдился предлагать ее русской публике»^[521]. Анализ содержания новеллы Мериме наводит автора статьи на горькие мысли о моральном упадке и разложении европейского общества. Критик не отрицает правдивости произведения Мериме, но считает, что это та «правда», которая должна быть скрыта от глаз и не являться на журнальных страницах. «Если богатые непременно должны быть добродетельны, а бедные порочны, – пишет Левитский, – то лучше им никогда не мириться между собой. Пусть добродетель стоит на высоте и светит, не помрачаясь заразительным дыханием порока, и пусть порок ползает внизу во мраке, не смея подняться до высоты добродетели. Во всяком случае можно сказать, что Проспер Мериме списал свою повесть с современных нравов Парижа, или почитает возможным такого рода нравы»^[522]. Эта точка зрения, высказанная достаточно определенно, говорит не только о ханжестве и бездушии Левитского, но и об отсутствии у него даже самого поверхностного литературного чутья – ведь Мериме своей новеллой хотел сказать совсем иное.

Состояние современной французской литературы производит на критика «Москвитянина» удручающее впечатление: «Чудовищные люди и чудовищное общество! И такое произведение находит своих читателей, такой писатель имеет своих читателей! К сожалению, надо сказать, что современная французская литература загромождена такими уродливыми произведениями»^[523]. Чего же требует Левитский от писателя? «Правдоподобия и согласия с коренными началами меры и нравственности»^[524]. Заканчивает свою статью Н. Левитский весьма характерным призывом: «Писателям других образованных народов предстоит важный труд предохранить своих соотечественников от новой заразы, которая зарождается в Париже и грозит испортить соки нового поколения»^[525].