Читать книгу - "В поисках агента. Записки офицера КГБ - Грегори Файфер"

13 июня 1985 года нам выпал один-единственный счастливый лотерейный билет из миллиона. Именно такова вероятность «попадания» в человека, который имеет доступ к интересующей разведку информации и при этом еще желание ее нам передавать, а также, что не менее важно, возможности по установлению контакта и поддержке связи с сотрудниками резидентуры. Честно говоря, учитывая чрезвычайную важность сведений, которыми располагал Эймс, соотношение «один к миллиону» было явно завышенным. В правдоподобность случившегося было трудно поверить. Одна короткая встреча кардинально изменила ситуацию в противоборстве спецслужб США-СССР.

Теперь я жил в другом мире. Почему же нет радостного возбуждения от всего этого? Что не позволяло мне быть по крайней мере удовлетворенным, когда два месяца спустя в Ясенево я снова и снова прокручивал в голове все эти события? Может быть, меня отвлекали мысли о повышении по службе за мой существенный вклад в корзину оперативных успехов КГБ? Нет, в действительности на душе у меня «скребли кошки». Информация, которую нам передал Эймс, была слишком взрывоопасной, чтобы ее можно было безболезненно переварить. Она показывала, что разведывательная система нашей страны была основательно прогнившей.

Я был лично знаком со многими людьми в списке Эймса. Я общался и работал с ними. Пройдет немного времени, и некоторых из них введут в каменный подвал, поставят на колени и выстрелят в затылок. Я был в ответе за то, что произойдет, впрочем, как и все остальные. Позже одного из этих людей я посадил в самолет, вылетающий в Москву. Да, я выполнял свой служебный долг, но моральная сторона происходящего сдавливала сердце. Лично я считаю, что офицеров КГБ, ставших предателями, следует увольнять из органов и лишать пенсий. Этого достаточно. Не следует прибегать к высшей мере наказания.

На столе зазвонил телефон. Звонок прервал мои мысли и вернул меня в небольшой кабинет в Ясенево: «Вас хочет видеть Крючков».

Встреча была запланирована раньше для обсуждения работы вашингтонской резидентуры. С тем чтобы держать в максимальной тайне вербовку Эймса, особенно когда стали очевидны масштабы проникновения ЦРУ в операции советской разведки, никто в Центре об этой ситуации не должен был догадываться. Мою фамилию никоим образом не должны были увязывать с будущими арестами сотрудников ПГУ и военной разведки (ГРУ).

Мои попытки спрятать свое подавленное настроение не удались. В очках, с редкими волосами на голове, Крючков казался радушным, когда я вошел в его кабинет, однако обычно внимательные и строгие глаза вопросительно сузились, когда я сел около его стола.

— В чем дело?

Я должен был очень тщательно подбирать слова, когда заговорил с начальником советской внешней разведки. Судьба других — главным образом Калугина — была для меня предметным уроком, как важно производить на других необходимое впечатление в Ясенево. Мое знакомство с опальным Калугиным едва ли рекомендовало меня Крючкову с хорошей стороны. Чувствительный к слухам и сплетням своих коллег и подчиненных, Крючков быстро формировал свое мнение о других и неохотно его менял, что во многом объясняло, почему его заместители, в частности Кирпиченко, имели на него серьезное влияние. Каждое мое слово должно быть на вес золота.

Как начальник внешней разведки Крючков был удостоен самых высоких похвал за вербовку Эймса, и это только стимулировало его желание достичь больших высот — стать руководителем Комитета государственной безопасности. Противоположная интерпретация «феномена» Эймса — а именно что такое массовое проникновение ЦРУ в кровь и плоть советской разведки говорит о крупных недоработках ее руководства, — очевидно, не принималась в расчет. По крайней мере, серию арестов, проведенных в ПГУ сразу после получения информации от Эймса, руководство ПГУ сумело обернуть в свою пользу — как проявление большей решительности в борьбе по выявлению и искоренению внедренных в разведку предателей и «кротов».

Я осознавал, что мои мрачные мысли здесь в общем-то не очень уместны. С другой стороны, Крючков — мой руководитель. Он должен все понимать.

— Чему тут радоваться, — ответил я, — когда кругом столько гнили.

Крючков опустил глаза, затем отвернулся. Очевидно, мысль о таком числе офицеров КГБ, активно работающих на американцев, пока их не раскрыл нам Эймс, его сильно тревожила. Во всяком случае, он нахмурился.

— М-да, что можно об этом сказать?

И это было все, что он смог произнести относительно наших громадных просчетов и ошибок. Сделав отрешенный жест рукой, он сменил тему разговора.

Неужели я так ничему и не научился? Скрывай свои чувства! Нельзя, чтобы не кто-нибудь, а сам начальник внешней разведки увидел тебя подавленным! Почему я не уговорил себя войти в кабинет Крючкова и сразу начать хвастаться своими великими подвигами? Никогда не показывай своих карт, никогда откровенно не высказывай своего мнения — положительного или отрицательного — о состоянии дел в разведке. Тем не менее, я был подавлен — это факт, и, хотя такое случалось со мной в редких случаях, я оплошал. Во всяком случае, важность умения вовремя и к месту использовать фразы типа «следовало бы…» станет мне очевидна только позднее.

Мы перешли к обсуждению проводимых вашингтонской резидентурой операций, а также моей дальнейшей работы с Эймсом. Номинально Крючков лично руководил ею из Ясенево, хотя большей частью он все оставлял на наше усмотрение в Вашингтоне.

— Продолжайте работать, как работали, — напутствовал он меня. — Только не совершайте ошибок.

Вот в это все и упиралось. Сидя в летящем в Вашингтон самолете Аэрофлота, я пытался забыть обо всех разговорах в Центре и сосредоточиться на ожидающих меня в резидентуре делах. Что касается Эймса, наиболее трудные этапы работы с агентом — его поиски и контакт с ним, отработка каналов связи, развитие с агентом личных отношений и особенно доверия друг к другу — были успешно пройдены. Однако в нашей профессии необходимость соблюдения постоянной бдительности не является пустой фразой. Одна ошибка может свести на нет усилия многих лет работы и стоить миллионов долларов. Мне потребовалось много лет работы, чтобы это по-настоящему прочувствовать.