Читать книгу - "Опимия - Рафаэлло Джованьоли"

Гай Клавдий Нерон уже воевал под командованием Фабия Максима с лигурами, при Марке Клавдии Марцелле — с галлами, инсубрами и гессатами, под началом Марка Ливия и Павла Эмилия — с иллирийцами, в награду за отвагу и мужество он был назначен трибуном легиона и увенчан двумя гражданскими венками. Однако, вернувшись в Рим, обвинил перед народом обоих своих последних командиров, видимо, для того только, чтобы снискать себе его расположение в будущем^[9]. В это время между молодёжью начинал входить в моду обычай пробовать свои ораторские силы; молодёжь тогда брала на себя роль публичных обвинителей.

Клавдий Нерон побледнел при саркастических словах Марка Ливия, гневом запылало его страстное лицо, резко сбросил он с левого плеча плащ, который с изысканной элегантностью накинул на свою стройную фигуру, и, вытянув противнику свою правую руку, воскликнул, дрожа от злости:

— На что жалуется, на что намекает этот вероломный человек, осуждённый по приговору всемогущего народа? Чего хочет этот плебейский сенатор? И я могу владеть своими руками не хуже, чем словом. Всем известны мои подвиги на поле славы. Это им я обязан своими почестями, званиями и венком!

— Я говорю, — воскликнул Салинатор, — что перед нашими глазами совершается болезненное зрелище, и когда-нибудь оно окажет фатальное воздействие на Рим. Я говорю, что неблагодарность — тягчайший грех, каким может запятнать себя народ. Я говорю, что клевета ударяет и кусает самых достойных мужей, открывая дорогу неумелым и честолюбивым. Я, Марк Ливий, говорю, что презираю этот непостоянный, бездумно несправедливый народ, и делаю только одно исключение — для граждан, записанных в Мециеву трибу.

Сказав это, он бросил в толпу взгляд наивысшего презрения и удалился величественной походкой среди всеобщего недоумения.

— Безумный человек! — сказал Клавдий Нерон. — Пусть его схватит злой демон и побыстрей унесёт на берега Стикса!

— Ошибаешься, юноша, Марк Ливий — благородный человек, и только ваша патрицианская зависть неправедно обвинила его. Подозреваемого в том же самом прегрешении Павла Эмилия вы ведь освободили, и только потому, что он — один из вас.

Такими словами отозвался мужчина лет тридцати восьми, довольно высокий, с худощавым лицом, крепкий и здоровый на вид; в действиях и словах его чувствовались буйный нрав, вспыльчивость и раздражительный характер.

Его немного крупную голову покрывали густые, рыжие, от природы вьющиеся волосы, спутанные и взъерошенные; низкий лоб, маленькие тёмно-синие глаза, неправильной формы толстый нос, сильно расширяющийся у ноздрей, выступающий подбородок, заросший короткой бородой, рыжей и курчавой, как и волосы, и переходившей на щёки, белая кожа лица, усеянная маленькими тёмными пятнышками — всё это вместе делало его внешний вид чересчур обыкновенным и лишённым достоинства. Однако, когда бы пришлось к нему внимательно приглядеться, когда улыбка и смех оживляли его лицо, оно становилось даже симпатичным и привлекательным; на нём можно было даже углядеть выражение глубоко затаённых мыслей. Мужчину этого, которому отведена большая роль в нашем повествовании, звали Гаем Теренцием Варроном.

На нём была тога всадника; вся его одежда выдавала хороший вкус и некоторую изысканность.

Гай Теренций Варрон был сыном богатого мясника (лания). Говорили, что в раннем отрочестве и сам он занимался под боком у отца этим малопочтенным ремеслом. А так как денег ему всегда хватало и был он человеком с амбициями, да ещё и красиво говорил, то стал на Форуме поддерживать обвинения против врагов народа, а потом занялся бесплатной адвокатурой по делам плебеев, причём никогда не щадил собственного кармана, многих облагодетельствовал и раздавал богатые подарки.

Не было чуждо Варрону и воинское ремесло; будучи молодым человеком, он в 518 году сражался под командованием консула Луция Корнелия Лентула Кавдина против бойев и лигуров, потом, в 521 году, вместе с консулом Спурием Карвилием Максимом воевал на Корсике, принял участие в походе Квинта Фабия Максима на лигуров и наконец под предводительством Марка Клавдия Марцелла ходил на инсубров и гессатов. Не совершив на полях сражений никаких значительных поступков, он тем не менее дослужился до легионного трибуна, потом, по милости народа, он стал плебейским эдилом, потом трибуном, получил должность квестора и наконец, за год до тразименской катастрофы, был избран претором. Теперь он прилагал все усилия, использовал все средства, чтобы стать консулом.

— Хо, хо! — саркастически крикнул Нерон, услышав заступничество Варрона за Марка Ливия, — Слушайте, слушайте, говорит народный трибун!

— Да, народный трибун, и я горжусь званием, которым ты меня наградил, клянусь Геркулесом! Я считаю честью для себя и одновременно своей обязанностью защищать дела того самого народа, который вы, надменные патриции, пытаетесь подавить и попрать.

— Это только пустая болтовня, — сказал, сострадательно улыбаясь, патриций.

— Прекратите свои бессмысленные раздоры, — воскликнул Клавдий Марцелл, — разве в это время пристало упрекать друг друга и вытаскивать со дна души личные обиды?!

— Да, да! Ради Марса Мстителя, давайте прекратим распри, — отозвался вновь прибывший мужчина, едва отметивший сорокалетие и отличавшийся бледным и приятным лицом, изысканным обхождением и мягким взглядом, в котором, правда, просвечивала изрядная доля энергии. — Сейчас не время вспоминать старые обиды. Марк Ливий — доблестный человек; он не виновен в преступлениях, которые ты, Гай Клавдий Нерон, ему приписываешь. Никто не знает его лучше меня; мы были вместе на Иллирийской войне и вместе получили триумф. Я страдал от несправедливости, которую учинили ему люди по незнанию, я страдал, так как не в силах был защитить его от незаслуженного наказания…

— Ты честен и великодушен, Луций Павел Эмилий. Жаль только, что твоих благородных слов не слышит ворчливый и вспыльчивый Марк Ливий, — сказал Теренций Варрон, подавая руку защитнику Салинатора.

— Давайте сегодня забудем о разногласиях и станем думать о спасении Рима от грозящей ему опасности, — добавил Павел Эмилий, пожимая руку Варрона. — Нам нужен диктатор. Один из наших консулов закончил свою славную жизнь на поле битвы, второй находится далеко от Рима, а тем временем враг, раззадоренный столькими победами, всё больше угрожает нашему городу.

— Да, да, хотим диктатора! — разом закричали тысячи голосов.

— Нет другого человека, который бы со зрелым умом и большим благоразумием соединял в себе столько бравой отваги и твёрдости характера, как…

Тысячи голосов не позволили Марцеллу докончить фразу. Со всех сторон неслось:

— Это Фабий Максим! Да здравствует Фабий Максим!

— Вы угадали! Фабий Максим — тот человек, который нам нынче нужен! — продолжил Марцелл. — Вы это поняли, вы об этом догадались.