Читать книгу - "Австро-Венгрия. Судьба империи - Ярослав Шимов"

Максимилиан Карл Ламорал О’Доннелл родился в 1812 году в Вене в ирландской семье графов О’Доннеллов Тирконнелл, состоявшей на потомственной военной и гражданской службе, в частности, у австрийских и испанских Габсбургов. Среди австрийских О’Доннеллов – десятки офицеров и чиновников, один министр императорского правительства и один фельдмаршал. Максимилиан О’Доннелл получил образование в Дрездене, храбро воевал в императорской армии в Италии и Венгрии. В 1848 году короткое время занимал пост наместника Ломбардии, затем был назначен адъютантом императора Франца Иосифа. 18 февраля 1853 года вместе со случайным прохожим, мясником Йозефом Эттенрихом, обезвредил террориста Яноша Либеньи. В знак благодарности император пожаловал Эттенриху дворянство, а О’Доннелл получил второй графский титул (из-за ошибки при регистрации – под именем О’Донелл). Его также наградили боевым орденом и правом разместить на фамильном гербе изображение двуглавого австрийского орла. После отставки в звании генерал-майора О’Доннелл поселился в Зальцбурге. Скончался в 1895 году.

На освобожденных от стен и башен просторах возникали гранитные символы монархической власти. В 1856 году, еще до начала плановой застройки Рингштрассе, была заложена церковь Обета – в честь чудесного избавления императора от смерти. В 1853 году, во время прогулки императора, на Франца Иосифа с ножом в руках бросился молодой венгерский националист, подмастерье портного и бывший гусар Янош Либеньи. Монарха спасли от смерти Провидение, преданность оказавшихся рядом со злоумышленником подданных, но прежде всего – жесткий воротник армейского мундира, смягчивший удар ножа в шею. Либеньи схватили и через месяц, после скорого суда, повесили, несмотря на покаянное письмо террориста императору^[13].

Строительство пышной, во французском готическом стиле, церкви Обета финансировалось по подписке. Добровольно откликнулись и внесли средства триста тысяч подданных. Мысль возблагодарить Господа якобы пришла в голову младшему брату императора Максимилиану, однако историки утверждают, что на самом деле идею разработала эрцгерцогиня София, заинтересованная в добрых отношениях между сыновьями. Конкурс на лучший проект храма Обета продемонстрировал наличие в стране патриотического порыва: не считая нескольких иностранцев, заявки подали семь десятков соискателей со всех уголков империи. Победил молодой архитектор Генрих фон Фёрстель, а внутреннее убранство собора доверили богемским мастерам. Храм, производящий сильное впечатление темной жертвенной торжественностью, символизировал единство трона и алтаря в час опасности.

Кольцо венских бульваров формировалось почти сорок лет, в три продолжительных приема, пережив не одну кардинальную смену архитектурной моды. Негодующие голоса генералов поутихли, ведь полезную площадь в новых помещениях предоставляли и военным. Исторический анекдот гласит: после окончания в 1869 году отделочных работ в похожих на средневековый замок казармах Россауэр выяснилось, что проект здания не предусматривал туалетов. Пришлось пробивать стояки сквозь уже готовые перекрытия. Новостройка вскоре сменила хозяев, в казармах разместили тюрьму, известную среди горожан под женским именем Лизль. Пышным фасадом комплекс Россауэр вывели не прямо на Рингштрассе: занимающее целый квартал солдатское здание отделено от бульвара Шоттенринг линией внушительных доходных домов.

Понятно, что главным смыслом первой в многовековой венской истории целостной урбанистической программы являлось выражение и утверждение ценностей неоабсолютизма, персонифицированного в фигуре Франца Иосифа. Монархизм, однако, связывался и с набиравшей силу (параллельно с медленным ослаблением императорской власти) идеологией pax liberalis, “либерального мира”, стремившегося сгладить противоречия многонационального и многоукладного государства. Не случайно главными аллегориями Ринга – вот они, красуются по обе стороны красиво оформленного строительного плана (издание 1860 года) – стали фигуры Закона, Мира и Искусства, а не символы воинских доблестей или гражданских добродетелей императоров. Отличие новых кварталов от старого центра Вены действительно оказалось разительным. “Идея конституционного закона взяла на Рингштрассе верх над идеей императорской власти, – пишет в книге “Вена на переломе столетий” американский историк Карл Эмиль Шорске. – Светская культура на всем протяжении Кольца одолела культуру религиозную”. Действительно, урбанизм и буржуазия отвоевали простор у трона и алтаря. Открытием в 1873 году первой городской (не католической) больницы венские либералы словно попытались именем науки отобрать у церкви ее традиционную заботу о людских телах и душах. Общественные здания Рингштрассе организовывали пространство по горизонтали убедительнее, чем вертикали соборов, символизировавшие связь земной и небесной власти.

Бульвар Шоттенринг. Фото 1875 года.

Зияющая пустота в центре австрийской столицы – шикарная Рингштрассе оказалась территорией вольного простора – постфактум воспринималась многими венскими интеллектуалами как следствие и свидетельство старения и умирания монархической идеи. Писатель Герман Брох заметил: “Вене уготован музейный статус, который служит знаком австрийского распада. Распад в убожестве ведет к прозябанию, распад в богатстве ведет к музею. Музейный статус есть прозябание в богатстве”. По Броху, Вена – город, всегда находящийся в ценностном вакууме, даже “центр европейского ценностного вакуума”. Если слова писателя воспринять буквально, то он и впрямь недалек от истины: Вена набита музейными реликвиями, как бабушкин сундук тряпьем. Простой перечень городских музеев, среди которых обнаруживаются столь экзотические, как музей погребальных обрядов, музей языка эсперанто и музей крепких спиртных напитков, займет не меньше десятка страниц. Столичный Музейный квартал, выросший неподалеку от внешнего обода Рингштрассе (неузнаваемо преображенные придворные конюшни), занимает 60 тысяч квадратных метров, четверть Хофбурга.