Читать книгу - "Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР - Андрей Елпатьевский"

Интересны сведения, сообщаемые Ридруэхо о русской армии, способах ведения ею боевых действий, ее оснащении и вооружении. Вот что он записывает 21 октября:

«Это, прежде всего, бесчисленная армия, что чувствуется даже в малом. Ни разу наши не сталкивались с ними в пропорции меньше 10 человек к одному. Иногда в соотношении еще более неблагоприятном для испанцев. Ее экипировка и вооружение, в целом, лучше, чем наши. Лучше обувь и шинели, безусловно, лучше шапки, вещевые мешки, наполненные салом, автоматическое оружие и винтовки дальнего боя (не менее одного ручного пулемета на каждые шесть человек, помимо пулеметов американского типа с тяжелым цилиндрическим охлаждением). Также они используют очень хорошие снаряды для мортир и превосходную и многочисленную артиллерию, преимущественно 11,40, которая уже известна в Испании и взрывная способность которой вошла в пословицу…» (С. 157).

Позже, в начале декабря, после неоднократных атак русскими силами позиции испанцев в Отенском монастыре, Ридруэхо снова возвращается к хорошей экипировке русских сибирских солдат:

«в превосходных сапогах и шапках и шинелях, грубых, но теплых. У них были вещевые мешки с ручными гранатами, а также с салом и другими предметами, предназначенными для холода, и с бутылками водки, которой напивались, бросаясь в атаку» (С. 239). «Вместе с тем, – продолжает Ридруэхо, – этому превосходству в экипировке сопутствуют весьма слабые методы ведения боя, что проявляется не только в стратегии, но и в тактике поведения в атаках и в обороне. Вообще это солдаты, которые действуют числом, поскольку у них нет каких-либо отрядов, обученных для внезапных атак и преследования, и только в массе они способны к решительным действиям. Они бросаются толпами и сотнями, наполовину ослепленные водкой, ужасно крича свое оглушительное «урра». Это зрелище устрашающее. Но если иметь крепкие нервы и подпустить их на расстояние верного выстрела, они не так опасны, как кажутся. Обстрелянные умелым ружейным или пулеметным огнем, их ряды редеют, и те, кто остается на ногах, теряют импульс, теряют чувство своей силы, почти всегда еще превосходящей, и отступают или сдаются. Они пасуют также перед смелой силой, хотя бы и немногочисленной. Холодное оружие их впечатляет особенно, и еще более, если кто-то на них нападает с пением. Петь и стремительно нападать с мачете – это уже «трюк» среди наших, подкрепленный хорошим опытом. Тем не менее, среди них есть храбрые офицеры – более храбрые, чем умелые, и храбрейшие политические комиссары. Известно, что в рядах русских очень строгая дисциплина и что часто после провалов применяются многочисленные расстрелы. Так понимается река человеческих жизней, которыми Россия заплатила за эту войну, теми людьми, для кого человеческая жизнь не является ни экономической, ни иной ценностью» (С. 157–158).

Много внимания уделяет Ридруэхо подробностям отчаянной защиты двух позиций – деревни Посад и Отенского монастыря, – в которой он лично участвовал до 8 декабря, пока не был эвакуирован в тыл по болезни (С. 189, 190, 192, 202–210, 215, 227). «Доклад» Совинформбюро также подробно описывает операции по освобождению от испанцев этих пунктов, подчеркивая большие потери Голубой дивизии, которой «немецкие войска не оказывали никакой поддержки…<…> Понятно, почему офицеры – фалангисты и все эти продажные твари сражаются так упорно, но почему так сражаются простые солдаты?..»[36]. Думается, дневник Ридруэхо в какой– то степени отвечает на эти вопросы.

Интересны страницы, посвященные реакции дивизионеров на «красную пропаганду на кастельяно»:

«были различные увещания, в целом смешные, как все пропагандистские увещания, приглашающие нас к сдаче. Приводились различные аргументы. Русское превосходство и безусловный провал германцев и т. д., в изобилии и лесть, и обещания. Мы храбры, и потому уважаемы; мы сражаемся за идеал, простодушные и обманутые, и т. д. Нас уверяют в обращении достойном, любезном, добром со стороны врага и в немедленной отправке в страны по нашему желанию, включая и нашу собственную страну, при нашем обещании воздерживаться от героических авантюр. Великодушие русского народа и так далее… Приводится, наконец, свидетельство о превосходных условиях жизни и широкой свободе, о превосходном состоянии армии и благоволении властей к несчастным военнопленным, которые раньше были обмануты фалангой и немцами. Свидетельство подписано отпечатанными именами четырех или пяти наших ребят, действительно попавших во власть врага. К ним прибавлено два имени «перешедших добровольцев». Это реальный факт. Действительно, несколько солдат – четверо или пятеро на всю дивизию – перешли к врагу. Это не результат нервного кризиса. Дело идет о случаях преднамеренных. О коммунистах – людях героических, нужно признать это, – которые завербовались в наши ряды, чтобы достигнуть таким образом родины своих революционных мечтаний. Мы никогда не видели их потерявшими присутствие духа. Сомневаюсь, тем не менее, что их верность будет компенсирована» (С. 222–223).

Косвенным подтверждением справедливости сомнений Ридруэхо по этому поводу служит следующее замечание батальонного комиссара Северо-Западного фронта Л. Дубровицкого в сообщении Совинформбюро от 23 ноября 1941 г. и в «Правде» от 24 ноября того же года, где о перебежчиках – солдатах 262-й Голубой дивизии Эмилио Родригесе и Антонио Пелайо Бланко – говорится, что они «очень недовольны тем, что их считают обычными военнопленными и содержат вместе с «проклятыми немцами»[37]. Заметим, всё же, что согласно данным Главполитуправления Красной армии – информационного бюллетеня № 164 от 16 декабря 1942 г. – с заменой выбывшего состава Голубой дивизии новым пополнением число случаев перехода легионеров на сторону Красной армии во много раз увеличилось[38].

Ридруэхо говорит также о пропаганде «посредством громкоговорителей», по его мнению, «более бесплодной, чем выстрелы». Он подчеркивает, что затрагивая одну из болевых точек испанского гарнизона – плохое снабжение продовольствием, нехватку вооружения и особенно заброшенность со стороны немецкого командования, пропаганда играла обратную роль. «Я наблюдал реакцию солдат, – говорит он, – во время чтения вражеских памфлетов. Никогда я не видел так ясно гнева столь неподдельного и окончательного. От этого моральный дух, несколько подавленный, поднимался, и по лагерю растекалось напряжение боя» (С. 223–224).

А вот сообщение испанца о нашем плене – Ридруэхо рассказывает об одном бежавшем пленном испанце,

«очень молодом солдате-пехотинце, который был захвачен в плен русскими и который, волшебным чутьем, вернулся, пройдя через лес. Он спасался в бесчисленных убежищах, которые летучие отряды русских соорудили в лесу и в которых он находил провизию… Солдат рассказывал, что попал в плен с несколькими другими и был переправлен в тыл, а оттуда на грузовике вывезен к северу, возможно, к Ленинграду. Его подвергли бесчисленным допросам, умеренно избивали, оскорбляли и унижали, но без жестокости. Затем его направили в рабочий лагерь вблизи линии фронта. Там использовался кнут. Он убежал и смог добраться до леса и, что удивительно, сориентировался внутри его лабиринта, а затем, измученный, прибыл сюда…»(С. 229).