Читать книгу - "Казна императора - Николай Дмитриев"

Второй раз более или менее Шурка пришел в себя, когда его поставили на ноги во дворе импани[5]. Тогда против своей воли он с интересом рассматривал и чистый дворик, и точеные деревянные ворота, и саму фанзу, где вместо окон вся передняя стенка была заклеена полупрозрачной бумагой, натянутой на мелкий реечный переплет.

Больше всего Шурку поразил не сам хозяин в шелковом халате и чистеньких улах[6], молча стоявший посреди двора, а вид двух оборванных китайцев, судя по виду, самых что ни на есть бедняков, с отсутствующим взглядом скорчившихся под глинобитной стеной усадьбы.

У обоих на шее и ногах были надеты грязные деревянные колодки, и поручик здорово перепугался, решив, что и его сейчас посадят под стеной рядом с ними.

Однако ничего подобного не случилось. Больше того, Шурку завели в общем-то вполне приличную, но полутемную комнатушку с хорошо прогретым каном и, даже снова угостив ханшином, дали целую миску бобов. Проголодавший за все эти передряги поручик набросился на еду, и подсознательно у него шевельнулось чувство благодарности к хохлушке, повисшей у него на плече…

Да, пальни он тогда по этим самым хунхузам, в лучшем случае сидеть бы и ему под стеной с колодкой на шее…

Мысль о револьвере как-то сразу вернула Шурке возможность соображать, и он, отставив пустую миску, принялся себя ощупывать. К его удивлению, все в карманах было цело, однако и револьвер, и письмо к генералу Миллеру отсутствовали.

Поручик вспомнил, что первый вопрос был именно о письме, пощупал все еще нывшую голову и, махнув на все рукой, завалился на теплый кан спать…

В этой импани Яницкий провел трое суток. Его ни о чем не спрашивали, не били и даже раз в день пускали погулять во двор, где уже не было колодников. Что кругом происходит, Шурка не понимал. Китайцы лопотали по-своему, с ним общались при помощи жестов, произнося одно или два слова по-русски и к тому же казались поручику все на одно лицо.

В ночь на четвертые сутки, ничего не объясняя, Шурку посадили в закрытую повозку и куда-то повезли. Под утро его грубо выволокли наружу и буквально затолкали в камеру, при этом, все, что поручик успел разглядеть, была плохо различимая по утреннему времени серая стена какого-то дома.

Намучившись за ночь в тряской и душной повозке, Шурка, едва очутившись в камере, завалился на циновку, на теплый кан и сразу уснул. Но теперь, кое-как проспавшись, он четко понимал, что снаружи день, а сам он сидит взаперти на холодном, остывшем кане и отчаянно мерзнет…

Неожиданно заскрежетал замок, дверь камеры раскрылась, и в нее как-то боком вошел человек. Шурка было дернулся, но, поняв, что это всего лишь еще один арестант, снова опустился на кан. Тем временем вошедший некоторое время постоял на месте, видимо, осваиваясь с полутьмой камеры, а потом решительно шагнул вперед и, крякнув, сел рядом с Яницким.

Какое-то время они оба молчали, но Шурка не выдержал первым и, отбросив все приличия, спросил:

— Скажите, где это?

— Что, это? — новичок недоуменно глянул на Шурку.

— Ну вот, все это… — поручик жестом показал одновременно и на стены камеры, и на окно.

— А вы что ж, даже не знаете, где вы?

— Конечно не знаю! Иначе бы не спрашивал, — рассердился Шурка.

— Теперь понятно. Цицикар это, городская тюрьма… — Новичок покосился на погон Яницкого и, устраиваясь поудобнее, сказал: — Господин поручик, может, мы с вами познакомимся?

— Можно и познакомиться, — Шурка вздохнул. — Яницкий Александр, поручик гвардии.

— Очень приятно, — новичок церемонно поклонился. — Чеботарев Петр Леонидович, полковник жандармерии.

— Что?…

Шурка резко повернулся и недоуменно посмотрел на сокамерника. Его затрапезный вид, истасканное пальто с вытертым воротником и разбитые скороходовские ботинки никак не вязались со сказанным. Поняв причину Шуркиного замешательства, Чеботарев весело рассмеялся.

— Не удивляйтесь, поручик, мне приходилось еще и похлеще выглядеть, служба такая.

— Понимаю…

— Ничего вы не понимаете… — протянул полковник и вдруг удивленно присвистнул: — Постойте, голубчик, а вас не было на высочайшем смотру в Вильно?

— В пятнадцатом? — изумился Шурка. — Был.

— Ну тогда точно вы! Вот встреча! А я голову ломаю, откуда мне ваше лицо знакомо…

— Знакомо? — Шурка скептически скривился. — С пятнадцатого?…

— Не удивляйтесь, голубчик, это профессиональное, — жандарм дружески потрепал Шурку по колену. — Сейчас я вам все напомню. Момент, когда при прохождении казачьей батареи колесо соскочило, помните?

— Было такое…

Шурка действительно помнил этот момент, но недоверие к жандарму только усилилось, так как ему мог кто-то сказать о смотре, и вообще было непонятно, зачем этот оборванный полковник затеял такой разговор. Однако Чеботарев или сделал вид, или и впрямь не заметил колебаний Яницкого.

— Вы еще тогда за колесом дернулись, а я черт-те что подумал и чуть сзади не кинулся.

— Так вы решили…

Поручик покачал головой. Действительно, тогда все так и было, похоже, этот полковник и вправду стоял у него сзади.

— Ну вот и встретились, коллега, — пошутил Чеботарев и поинтересовался: — А вас, позвольте спросить, за что в кутузку?

— Не знаю, — Шурка пожал плечами. — Ехал в Харбин поездом. Налетели, схватили, три дня в какой-то фанзе продержали, потом сюда привезли…

— Так это, значит, вы… — Чеботарев сразу стал серьезным. — Что-то сильно крутая каша вокруг вас заварилась.

— Каша? Вокруг меня? — не понял Шурка и удивленно переспросил: — Какая каша?

— Да не вокруг вас, а вокруг отряда вашего. Что-то там такое с вашим отрядом то ли вывезли, то ли шел с вами кто-то, не знаю… Но, как говорится, в здешних высоких сферах зашевелились…

— Ну а я тут при чем?

— Да ни при чем, голубчик. Не обижайтесь, вы в этом деле — пешка, а вот у меня кой-какие ниточки есть и, пожалуй, лично вам я помочь попробую…

Шурка внимательно посмотрел на полковника. Его сокамерник, на первый взгляд, казался весьма добродушным, но глаза у Чеботарева были льдисто-холодные, и что-то подсказало Яницкому, что этот человек ему помочь сможет…

* * *

Лошадь, выгибая шею, с трудом втаскивала тяжелогруженую телегу на увал. Ошинованные колеса глубоко проваливались в напоенный водой грунт, и двое людей подталкивали застревающую телегу сзади. Возница, а им был подпоручик Козырев, переодетый теперь в чекистскую кожанку, шел сбоку и, время от времени встряхивая вожжами, покрикивал на выбившуюся из сил коняку.