Читать книгу - "Асьенда - Изабель Каньяс"

Мне было страшно от того, как открыто Ана Луиза выражала свою неприязнь. Я еще неустойчиво стояла на ногах и сорвалась на ней. Не стоило так грубить… Я не стану укреплять за собой власть, как тетя Фернанда, – высокомерием и холодностью, иначе они посеют ненависть и боль, как это произошло со мной и большинством слуг тети.

Но каким тогда образом мне утвердить положение хозяйки? Мне не повезло иметь прирожденную власть, как у Родольфо или как у других мужчин. Или как у Хуаны – дочери землевладельца и креола. Мне предстояло найти собственный путь. Так или иначе, я должна была сделать это до приезда мамы.

Если, разумеется, она все же ответит на письма, в которых я умоляла ее приехать. Мне оставалось лишь надеяться, что мама вынесет присутствие Родольфо.

Я отбросила эти мысли прочь и, натянув на руки кожаные перчатки, принялась за клумбы. Я яростно вырывала сорняки, оставляя за собой кучки мертвых цветов. Не учитывая перерыва на обед и небольшую сиесту в тени дома, я продолжала свое занятие, пока сад не настигли сумерки.

– Что, бога ради, вы делаете? – Я подпрыгнула.

Надо мной стояла Хуана. Сощурившись, она осматривала следы пота и грязи на моей шляпе и платье. От солнца ее щеки приобрели розовый оттенок, на ткани у горла и под мышками виднелись пятна пота.

– Мой брат сказал бы, что для этого у нас есть слуги, донья Солорсано, – процедила Хуана.

Я вытянула руки из грязи и отряхнула перчатки. Хуана насмехалась надо мной? Я не видела выражения ее лица, пока вставала и отряхивала юбки. После нашего совместного ужина мне стало понятно, что Хуана ни во что не ставит мнение Родольфо. Так же, как и он – ее. К тому же она не считала нужным ухаживать за садами, в отличие от агавы. Но почему?..

– А мой муж сказал бы, что он восхищается женщинами, которые понимают, каких усилий требует управление имением.

Я слышала, как Родольфо обсуждал со своими соратниками важность женского образования и возможность управлять асьендами во время войны, – поэтому я переврала его слова, чтобы они звучали так, будто он одобрил бы мое поведение.

Хуана фыркнула и оглядела отметины в земле, оставшиеся после моей работы.

– Восхищение – одно дело, а замужество – совсем другое.

Я сделала вид, что занята своими перчатками, чтобы спрятать удивленное выражение на лице. Так, значит, Хуана никогда не находила Марию Каталину за вырыванием сорняков… Что еще ей было известно о первой жене Родольфо? Они ведь какое-то время жили в асьенде вместе.

– Я присоединюсь к вам за ужином, – бросила мне Хуана.

Она объявила о своем намерении так, будто хозяйкой была она и дом принадлежал ей, а не мне. Я прикусила язык, чтобы не ответить колкостью.

Вражда между мужем и его сестрой, интерес, который Хуана представляла для доньи Марии Хосе и других жен землевладельцев, а также слухи о почившей Марии Каталине… Мне было неведомо так многое об асьенде Сан-Исидро. В отличие от Хуаны.

Если она потеплеет и перестанет видеть во мне угрозу, быть может, она даже станет мне доверять. И тогда я стану полноправной хозяйкой. Асьенда будет принадлежать только мне. Но пока что я не могла рисковать и объединяться с Хуаной. Слишком рано.

Она зашагала к дому, и я последовала за ней.

– Что вы думаете о доме? – поинтересовалась Хуана, подняв голову и заскользив взглядом по высокому потолку в прихожей. Это был пустяковый вопрос, безупречный и безобидный на поверхности, но все же под ним что-то таилось.

– Я… – Слово повисло в воздухе. Хуана повернулась ко мне. Вечерний свет из открытой двери освещал ее лицо, отбрасывая блики на растрепавшиеся бронзовые пряди, которые выбились из узла на затылке. Во взгляде ее широких бледных глаз читалась такая честность, что я не могла ответить чем-то, кроме доброты, и решила озвучить именно то, что было у меня в мыслях. Я развязала шнурки на шляпе и сняла ее с волос, пропитавшихся потом. – Я хочу снести крышу. Мне кажется, только так можно впустить сюда столько свежего воздуха, сколько мне требуется.

Хуана неожиданно разразилась смехом, звук которого взлетел до потолка и остался там, запутавшись в паутине.

– Мне казалось, Родольфо говорил о вас как о дочери генерала, а не артиллериста.

В груди слегка потеплело от смеха Хуаны, но я быстро охладела. Родольфо рассказывал ей обо мне, так почему же он не сказал мне ни единого слова о ней? Какие секреты он еще от меня таил? О Сан-Исидро. О своей первой жене.

– Имеются ли у вас еще чудовищные планы?

Чего мне действительно хотелось, так это отобрать у тлачикеро мачете и прорубить в стенах окна.

– Добавить цвета, – бросила я.

– А что, если дому не понравится цвет? – подразнила меня Хуана. Это была издевка или она проявила дружелюбие? В столице женщины привыкли играть словами в шахматы – они изящно кружились вокруг фарфора и шелков, наблюдая друг за другом, защищая свою территорию и готовясь сбросить соперниц с доски. По этой причине я не была близка ни с кем, за исключением мамы. Даже мои кузины и подруги – в то время, когда папа был жив, – держали когти наготове, оставались недоступными и не подпускали меня близко своими колкостями и косыми взглядами.

– Дому понравится то, что я скажу. – Я сложила руки на груди и тихо добавила: «Потому что этот дом принадлежит мне». – Начнем с синего.

Хуана растянула рот в ухмылке, отчего ее тонких губ стало совсем не видно.

– Вы мне нравитесь, – заявила она. – Какие оттенки синего вам хочется видеть, генерал Беатрис?

Я расслабила сложенные руки. Все случившееся после смерти папы укладывалось камень за камнем у меня в груди, и возведенная стена была такой непробиваемой, что даже мама говорила: «До твоего сердца так просто не добраться». И все же мне было приятно слышать, что я кому-то нравлюсь.

Я махнула Хуане, чтобы та шла за мной в сторону лестницы.

– Я привезла из столицы шелка. Такого синего цвета, который вы никогда не встречали.

Посомневавшись мгновение, Хуана все же последовала за мной по коридору. Она молчала, пока мы шли, поэтому мне приходилось заполнять тишину рассказами о том, что я хочу сделать с каждой комнатой. Я бы превратила столовую в копию той, что была у нас дома, – где папа с мамой принимали генералов, а гостиные я бы украсила на мамин вкус, в желтых и розовых тонах.

– Я соврала, что в доме сквозняки, – тихо произнесла Хуана, когда мы поднимались по лестнице. Я бросила на нее взгляд через плечо: выражение лица у нее было отрешенное. Она следовала за мной по пятам, но взгляд ее был обращен к кованым перилам, ведущим к северному крылу. – Правда в том, что… Я не справляюсь со всем этим. Слишком многое здесь нужно сделать.

Хуана продолжила, и с каждым словом голос ее становился ярче и бодрее:

– Раньше здесь было так много людей… Я намного лучше Родольфо помню довоенное время: когда наши родители устраивали приемы, дом был полон людей. Кухни кишели слугами, а вокруг не было ни пятнышка.