Читать книгу - "Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин"

— Забрали всех недолечившихся красноармейцев и совработников. Хотели увезти и вас как сотрудницу комиссариата искусств, но боялись заразиться — напугало, что у вас возвратный тиф… Плевицкая слушала и думала, как долго придется пробыть в больнице, где товарищи по бригаде, отыскался ли Юрий?

«Раз никто не пришел проведать, значит, эвакуировались с большевиками, хорошо, если успел и муж… Надо победить хворь…»

«Испанка» не позволила покинуть лазарет — головокружение, тошнота не проходили. Бессонными ночами Плевицкая убеждала себя, что в подкосившей болезни виновата не подхваченная эпидемия, а разлука с мужем — объявись сейчас в палате Юра, и недомогание как рукой снимет.

— К вам пришли, — доложила сиделка.

Плевицкая чуть приподнялась с подушки.

— Юра, муж?!

— Этого не ведаю, но чин весьма важный.

Важный чин оказался седовласым командиром дивизии. В безукоризненно сшитом мундире с зелеными фронтовыми погонами, такими же пуговицами, с порога рассыпался в комплиментах. Вспомнил, как до междоусобной войны побывал с семьей на одном из концертов Плевицкой:

— Имели ошеломляющий успех. Вас забросали цветами, среди них был и мой букет. Супруга даже всплакнула, услышав романс о женской тяжелой доле… Не мог не проведать, узнав, что приболели. Желаю выразить восхищение талантом, пожелать скорейшего выздоровления, вновь радовать освободителей многострадальной Отчизны от красной чумы. А пока предлагаю перебраться в отдельную меблированную квартиру, понятно, с сиделкой, чтобы быстрее встать на ноги.

Движением руки Надежда остановила полковника.

— Премного благодарю, но долечусь здесь — обслуживают милейшие люди…

Полковник откланялся. Спустя час в лазарет принесли коробку с конфетами, яйцами, пару плиток уже забытого певицей шоколада и букет астр.

— Чем тратиться на цветочки, лучше прислали бы мыло и сахар, — пробурчала сиделка.

Конфеты Плевицкая раздала больным в других палатах, цветы поставила в банку на тумбочке у изголовья.

Наконец настал день, когда позволили выйти на свежий воздух. От слабости пошатывало. Надежда медленно шла по аллее, под ногами лег ковер из опавших листьев. День стоял по-осеннему тихий. Когда в горах прогрохотало, Надежда решила, что подступает гроза, но шум не утихал, приближался.

«Пушки? Обстреливают город?»

Вскоре мимо лазарета потянулись к порту беженцы. Повизгивали колеса подвод, бричек. Ржали смертельно уставшие, некормленные кони. Некоторые люди заворачивали во двор госпиталя, чтоб чуть передохнуть, съесть кусок хлеба, выпить кружку воды, перепеленать детей.

— А вы чего стоите? Или дожидаетесь красных? Тогда не позавидую: мигом пустят в расход, — язвительно предрек доктор.

— Меня и в расход? За что? — отшатнулась Плевицкая.

— Красные быстро найдут причину. Узнают, что навещал полковник, приносил подарки, что остались с врангелевцами, и посчитают врагом. Бегите, мадам, из города, да поскорее: ни вам, ни мне, обслуживающему раненых белых, в России теперь нет места.

Видя, что певица пребывает в нерешительности, врач привел другие веские доводы, по которым Плевицкую в Феодосии ожидает гибель от пули или сабли. Для размышлений не давал времени.

— Но мне не пройти и сотни метров, свалюсь…

— Помогу, не оставлю на съедение варварам.

Надежда проверила, цел ли под платьем пояс с зашитыми драгоценностями, и влилась с начальником госпиталя в поток беженцев.

6

В порту бурлила, гомонила толпа — все причалы забили желающие поскорее попасть на борт. Люди с баулами, тюками, детьми на руках точно обезумели, стоял несмолкающий крик, более похожий на вопль.

Плевицкая потеряла врача, позже, вспоминая о бегстве, оправдывала решение покинуть Родину болезнью, которая сделала ее излишне покорной, поддающейся чужому влиянию, и еще отсутствием рядом Юрия — он бы отговорил уплывать…

Люди брали пароходы штурмом, не обращая внимания на упавших с трапов, раздавленные вещи. Толпа протащила певицу на верхнюю палубу, прижала к переборке.

Рассвет прятался за горной грядой, когда протяжно пропел пароходный гудок и «Держава» медленно отошла от причала, провожаемая гвалтом оставшихся на берегу, со страхом ожидающих вступления в город Красной Армии: 8 ноября начался штурм Турецкого вала, 13-го освободили Симферополь, 15-го из Крыма отплыли в Турцию последние суда с беженцами.

На палубе горели редкие огни, в их свете Надежда видела смертельно уставших товарищей по несчастью, желающих укрыться от шквального ветра. Не по сезону легко одетые пассажиры дрожали, нестерпимо жарко было одной Плевицкой, вскоре жар сменился сильным ознобом. Она села, сжалась в комок…

Сколько часов провела на палубе, Надежда бы не ответила — мир стал нереальным, кружился, светился радужными кругами, затем померк. Очнулась от того, что чуть не захлебнулась от вливаемой в рот воды, чуть отдающей запахом рыбы. Не сразу поняла, почему вокруг незнакомые лица, как с палубы переселилась на койку в каюту, кто помог, что за добрые люди пытаются напоить микстурой, дают какие-то таблетки, и вновь потеряла сознание. В бреду звала Юру, делала напрасные попытки встать. Ненадолго приходила в себя, принимала лекарства и вновь погружалась в сон…

Осознанно взглянула на людей лишь спустя сутки.

— Где мы? — еле слышно спросила Надежда.

— Скоро будем в Турции. Как бы из огня не попасть в полымя.

— Хуже того, что пережили, не будет, — успокоила соседка по каюте. — Плохо, что приплывем в чужую страну, а языка их не знаем…

Пароход миновал береговую кручу, где на ослепительно синем небе белели стены Георгиевского монастыря, оставил позади мыс Фиолент, вошел в Босфор, за которым в легкой дымке показалась бухта Золотой Рог. В полдень «Держава» достигла Константинополя. С неподдельным страхом перед неизвестностью беженцы смотрели на многочисленные минареты, мечети, снующие по бухте юркие лодчонки.

Пассажиры мечтали поскорее ступить на твердую почву, но потянулись утомительные часы ожидания: на борт поднялись турки, прокатилось слово «карантин», на мачте взвился белый флаг. Беженцы заволновались:

— Считают заразными, чуть ли не холерными!

— На пароходе погибнем от тухлой воды!

— Среди нас есть больные, но их просто укачало.

— Спускаем на воду шлюпки!

Турецкие солдаты с трудом справлялись с натиском русских, отгоняли их от борта, гортанно ругались. Вокруг молили:

— Воды! От ржавой живот пучит!

— Дите приболело — имейте сострадание!

Плевицкая на ватных ногах вышла из каюты. Почти рядом с пароходом в дымке купался город, дома с непривычно плоскими крышами громоздились друг на друге. Чтобы не упасть, Надежда вцепилась в висящий спасательный круг. Перед глазами все вновь встало с ног на голову.