Читать книгу - "Россия в Первой мировой войне - Николай Головин"

Нельзя не согласиться с В. Борисовым, что раз отход наших армий из «Польского мешка» в условиях летней кампании 1915 г. был стратегической необходимостью, то очищение крепости явилось логически вытекающим следствием. Но большая разница: логически мыслить в качестве безответственного советчика или окончательно решать вопрос в качестве ответственного начальника. Здесь невольно вспоминаются слова Жомини, сказавшего, что война прежде всего «est un drame effrayant et passionne»^[124].

Воспоминания генерала Палицына, тоже бывшего в это время при генерале Алексееве, обрисовывают переживания нашего Главного командования летом 1915 г. более глубоко, нежели генерал Борисов^[125]. Из этих воспоминаний видно, с каким трудом решались на это не только генерал Алексеев (Главнокомандующий армиями Северо-западного фронта), но и Ставка, т.е. Верховное главнокомандование. «Общее положение, — записывает генерал Палицын 26 мая (8 июня) 1915 г., — предлагает нам два простых вопроса: Россия или Польша. Причем представительницей интересов первой является армия. Обстановка на всем фронте такова, что именно эти вопросы требуют ответа; и кто, спрашивается, может и должен дать этот ответ? Главнокомандующий (генерал Алексеев. — Н. Г.) ответить на эти два вопроса не может. Они не в круге его ведения. Верховный главнокомандующий и его Генеральный штаб стоят перед ними, и оттуда должны прийти ответ и повеление. Но и наша мысль также работает над этими вопросами, и мы оцениваем их под влиянием наших нужд и нашей жизни. Главнокомандующий чувствует и, скажу, видит, насколько положение наше при отсутствии средств к борьбе хрупко; он видит и необходимый в наших условиях исход. Гуляя вечером между хлебами, мы в разговоре часто к нему подходим и скоро от него отходим. Мы как-то боимся своих мыслей, ибо все затруднения, которые должны возникнуть при первом шаге его исполнения, нам ясны. Не неся никакой ответственности, я смелее в своих решениях, ибо они умозрительного свойства, но мне понятны те муки и тревоги, которые длительно и ежечасно переживаются Главнокомандующим, тем более что наше внутреннее, по отношению противника, положение нелегкое, в особенности ввиду совершающегося на Юге^[126]; оно еще усугубляется до состояния безнадежности вследствие отсутствия средств для борьбы. И надежд на близкое будущее нет. Пока вопрос о том, “зачем мы будем отходить”, на весу, а с ним и целый ряд остальных».

24 июня (7 июля) 1915 г. генерал Палицын, опять затрагивая вопрос о необходимости отводить наши армии в глубь страны, записывает: «Михаил Васильевич (генерал Алексеев. — Н. Г.) прекрасно знает это; знает, что вопросы эти требуют заблаговременного решения, что они сложны и последствия этого решения чрезвычайно важны. Дело не в Варшаве и Висле, даже не в Польше, а в армии. Противник знает, что у нас нет патронов и снарядов, а мы должны знать, что не скоро их получим, а потому, чтобы сохранить России армию, должны ее вывести отсюда. Массы, к счастью, этого не понимают, но в окружающем чувствуется, что назревает что-то неладное. Надежда удержаться нас не оставляет, ибо нет ясного сознания, что пассивное удержание нашего положения само по себе есть одно горе при отсутствии боевого снабжения. В таких тяжелых условиях протекает творческая работа Главнокомандующего, и помочь ему нельзя, ибо решения должны исходить от него».

Если столь психологически трудным было положение генерала Алексеева, Главнокомандующего Северо-западным фронтом, то насколько тяжелее было творчество Верховного главнокомандующего, Великого князя Николая Николаевича, от которого катастрофическая обстановка в лето 1915 г. требовала решиться на отвод русских армий в глубь страны. Верховный главнокомандующий и его Ставка не могли не сознавать всех ужасающих последствий, связанных с подобным отступлением.

В многомиллионной солдатской массе росли слухи об измене. Эти слухи становились все сильнее и сильнее и проникали даже в среду более интеллигентных лиц. Причиной, дающей особую силу этим слухам, являлось то обстоятельство, что происшедшая катастрофа в боевом снабжении как бы оправдывала те мрачные предположения, которые нашли сильное распространение еще в конце 1914 г.