Читать книгу - "От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920 - Дмитрий Ненюков"

Тем временем обещанные генералом Романовским две недели прошли, а мы все продолжали отступать и сдали Киев. По-видимому, Романовский, говоря со мной, рассчитывал на успех наших кавалерийских корпусов Шкуро и Мамонтова, но при первом же столкновении с Буденным оба генерала показали тыл. Дело в том, что казаки в это время были по горло перегружены награбленной добычей. Их обозы тянулись на десятки верст, и они только и заботились о том, чтобы благополучно доставить их в свои станицы, не подозревая наивно, что большевики все отберут.^[391] При такой психологии, конечно, уже было не до боев.

Крепко раздумав, я решил, что ждать указаний из Таганрога бесполезно и что нужно втихомолку готовиться к самому худшему, т. е. к эвакуации.

Крым благодаря своему географическому положению представляет из себя природную крепость, и, имея сравнительно небольшие силы, можно было в нем задержаться на довольно продолжительное время. Вопрос только был, откуда достать эти силы. В числе вопросов, переданных мною в штаб Вооруженных сил Юга России, было и представление коменданта об укреплении Перекопа, на что он испрашивал кредит в 12 миллионов. Когда я обратился к генералу Субботину и высказал ему мои сомнения в прочности положения Добровольческой армии и необходимости принятия совместных мер к укреплению положения в Крыму, он мне ответил, что только что получил отказ в кредите, и далее сообщил, что ему известны взгляды главнокомандующего на Крым: главнокомандующий считает Крым ловушкой, в которой держаться невозможно, и Субботин думает, что мы от генерала Деникина не получим ни одного солдата.

Эта беседа еще больше меня укрепила в моей решимости быть готовым к самому худшему. Импровизированного войска мы, конечно, создать не могли, а кроме резервного батальона у нас ничего не было. Морские команды, конечно, в счет не шли, так как на судах был и без того огромный некомплект, да и сухопутными вояками моряки были плохими. Нужно было посмотреть, что может сделать флот. Я тщательно изучил карты Каркинитского залива и водного пространства между крымским берегом и материком к востоку от Перекопа. Оказалось, что кое-что сделать можно. Для Каркинитского залива было приказано вооружить 6-дюймовыми пушками два понтона, которые могли бы обстреливать насквозь весь Перекопский перешеек, не будучи сами уязвимы для неприятельских полевых пушек, стреляющих с берега, а в восточный залив было предположено послать десять моторных шлюпок с пулеметами, назначением которых было обстреливать неприятельские воинские части при их попытках форсировать броды, имевшиеся в некоторых местах, по которым можно было обойти Перекопский перешеек. Я надеялся, что какая-либо воинская часть к нам отступит и даст возможность защищаться. Мои надежды оправдались даже в большей мере, чем я ожидал.

Наиважнейшей моей заботой была забота об угле, который мне высылали всегда в обрез из Мариуполя, но нужно было предвидеть, что этот источник снабжения прекратится. Я посылал Герасимову телеграмму за телеграммой, но он отвечал, что весь уголь идет на железные дороги для эвакуации и что он сделать ничего не может.

В Константинополе у нас была так называемая база, которой ведал контр-адмирал Шрамченко. Она образовалась после первой эвакуации Одессы в марте 1919 года. Много пароходов с разным имуществом как частным, так и казенным перебралось тогда из Одессы и Николаева в Константинополь. Всем распоряжался тогда генерал Шварц, признанный французским военным начальством, но он скоро уехал. Я не в курсе того, каким образом и куда направлено было казенное имущество. Кажется, было такое время, когда каждый ловкий и беспринципный человек хватал все, что хотел. В конце концов образовалась база, и контр-адмирал Шрамченко стал во главе. Это назначение было утверждено верховным правителем адмиралом Колчаком.

Вначале база не признавала генерала Деникина и считала себя зависящей непосредственно от верховного правителя, но по мере того, как дела в Сибири ухудшались, а на юге России улучшались, Шрамченко заметил свой промах и наконец явился с повинной головой к генералу Деникину, и это дело уладилось. Из Таганрога он уже приехал ко мне, предложил свои услуги и даже передал мне свыше ста тысяч рублей каких-то неучтенных денег, которые я отдал Морскому благотворительному обществу.

Когда передо мной встал вопрос об угле, я вспомнил о базе и написал Шрамченко письмо, прося организовать правильный подвоз из Константинополя. Он ответил, что это вполне возможно, но на иностранную валюту или на товар. Валюты у меня никакой не было, и мы стали думать, откуда взять товары, которые могли бы пойти на рынке в Константинополе. К сожалению, все ценные вещи были уже давно разворованы, но, наконец, вспомнили про большие запасы стального троса, заготовленные во время Великой войны для плетения сетей против подводных лодок. Шрамченко обещал их продать, и мы погрузили на пароход более двухсот тонн этого ценного материала. К ним прибавилось еще кое-что из старого имущества по электротехнике, динамо-машины, якоря и пр.

Когда пароход пришел в Константинополь, то все компрадоры и торговцы этого рода товарами вступили между собой в стачку и дали безобразно малую цену, за которую продавать было невозможно, и дело затянулось. В конце концов удалось все-таки реализовать сумму, нужную для покупки 5 тысяч тонн угля. Этого, конечно, было очень мало, и пришлось изыскивать другие способы.

Шрамченко написал, что в настоящий момент можно выгодно продать небольшие грузовые пароходы малого тоннажа. Мы имели довольно много таких пароходов, служивших нам тральщиками. Я назначил комиссию под председательством Саблина для выбора непригодных для нас судов и запросил Таганрог о разрешении, но оттуда ответили молчанием. В конце концов Герасимов мне посоветовал – делать все на свой страх и риск. Я так и сделал, но каждое свое решение проводил через комиссию. Это было необходимо во избежание всевозможных инсинуаций и поклепов, которые кишмя кишели вокруг. За пароходами гонялись всякие спекулянты, имевшие даже высокие чины как в морском, так и других ведомствах. Ко мне являлись с самыми бесцеремонными требованиями, подкрепленными ходатайствами из Таганрога от власть имущих лиц, подсылали даже красивых женщин. По счастью, заведенный порядок гарантировал меня от нареканий и мне удалось выйти чистым из всей этой нечистоплотной кутерьмы. В конце концов, когда доставка угля из Мариуполя прекратилась, началась доставка из Константинополя, хотя, конечно, далеко не в том количестве, как это было желательно.

Для скрытной подготовки с эвакуации был избран следующий способ. На рейд был выведен пароход добровольного флота «Херсон», и на него начали понемногу грузить различные запасы, как бы готовясь к дальнему плаванию во Владивосток, для чего «Херсон» действительно одно время подготовлялся. В начале все шло гладко, но потом пошли разговоры.

Однажды ко мне явился комендант со своим начальником штаба генералом Лукьяновым,^[392] и этот последний заявил, что, по его сведениям, флот собирается тайком покинуть Севастополь и оставить город и армию на произвол судьбы. Вначале я не мог не рассмеяться, но, когда генерал Лукьянов начал настаивать на своем мнении, я уже вышел из себя и так сильно возвысил голос, что генерал притих. Я откровенно рассказал свои сомнения и предположения и сказал, что буду продолжать подготовку, не делая из этого громкой огласки. Оба генерала со мной не согласились и предложили назначить официальную комиссию под председательством генерала Редигера,^[393] бывшего военного министра, который проживал в это время в Севастополе. Я ничего абсолютно не имел против и даже наоборот, был очень рад этому исходу, снимавшему с меня и заботы, и половину ответственности, но выразил сомнение, как это будет принято генералом Деникиным. Они заявили, что берут в этом отношении инициативу на себя. Мне оставалось только их поблагодарить, и инцидент был исчерпан.