Читать книгу - "Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов"

Русские не заставили себя долго ждать. Евпатий Коловрат успел заметить, что силы его полка почти равны силам татар, противостоящих ему. Он сам повел свой полк в соступ. Этого только и ждал хитрый Субутдай. Когда русская конница вступила в сечу, а русские пешцы с копьями и луками вышли на замерзшее русло реки и поддержали конную дружину с тыла, Субутдай приказал татарской коннице продвинуться вдоль берегов и отрезать, русским возможность отхода к лесу. Приказание Субутдая было выполнено неукоснительно в течение получаса. Русский отряд Евпатия Коловрата оказался зажат железной подковой татар. Однако сеча продолжалась с невиданной яростью и напором. Воины Бучека и Хостоврула сотнями погибали под ударами русских рогатин и секир. Русских сотнями губили дальнобойные и меткие монгольские стрелы. Хостоврул и Евпатий Коловрат находились в самой гуще сражения и дрались впереди своих воинов. Под ударами их мечей гибли лучшие воины сражавшихся ратей. Хостоврул, помня свое обещание привести живым предводителя русских искал его среди сражавшихся и нашел… Издав громогласный, полный радости и дерзости гортанный крик, он велел своим воинам расступиться и освободить место для схватки. Евпатий тоже узрел себе достойного противника среди татар и понял, что это один из их воевод. Чешуйчатый панцирь был давно уже посечен на нем и залит вражеской и своей кровью, копье давно обломилось, топорик сорвался с паверзы и вылетел из руки. Но тяжелый прямой и длинный меч-харалуг, выдержал все удары, был зажат в его могучих дланях и сокрушил уже пятерых татарских всадников-батыров. Издав бранные крики, предводители ратей съехались на глазах большинства сражавшихся. Казалось, сеча на несколько минут остановилась. Тяжелые и беспощадные удары обрушили противники друг на друга. Крепость оружия и доспехов оказались равными, но сила ненависти и исполинская сила плеч и рук Коловрата были необоримы. Через две минуты после начала схватки Коловрат рассек Хостоврула «на полы» от выи до седла. И сразу после этого яростная смертельная схватка закружила людей с новой силой, Субутдай, понимая, что скоро от отрядов Хостоврула и Бучека останутся жалкие ошметки, приказал вывести их битвы. Русским же велел навязать стрелковый бой, где они были слабее. Затем к месту сечи было подтянуто десять камнеметов. В остервенелых от крови и сознания смерти бесстрашных русичей полетели камни, выбивая из их строя десятки людей. Одним из таких камней был поражен насмерть Евпатий Коловрат. Когда от его полка осталось не более двухсот израненных и обессиливших воинов, татары прекратили бой, окружив врага. Русские почти не сопротивлялись, но гордо ждали смерти и не просили о пощаде. Был неяркий зимний полдень. Сам Бату, приехав к месту сечи, с удивлением и прискорбием увидел сотни и тысячи побитых воинов, не желавших уступить друг другу в смертельной схватке. Обратясь через толмача к урусутам, он сказал, что хочет посмотреть на погибшего Коловрата. Израненные русичи сгрудились у окровавленного тела своего воеводы, не желая отдавать его на поругание. Но царь поклялся, что не тронет покойного. Тогда шестеро русичей вынесли тело своего предводителя из кучи погибших воинов и положили недалеко от копыт коня, на котором восседал Батый. Царь долго всматривался в черты смелого и благородного лица. Ясные голубые очи Коловрата были открыты и молитвенно, дерзновенно смотрели в небо. Один из русских воев встал на колени, окровавленными перстами десной длани закрыл глаза Евпатия и перекрестился. Батый что-то молвил по-монгольски и неторопливо отъехал в сторону. Толмач, видимо для русичей, перевел слова царя:

— Аще бы у мене таковый служи, — держалъ быхъ его противъ сердца своего.

Оставив русских, истекающих кровью на месте сечи и, велев не трогать их, Бату приказал войскам двигаться далее на северо-запад по руслу реки. Это событие на несколько дней отсрочило падение града Москвы и позволило стольному Владимиру лучше подготовиться к обороне.

* * *

Вечером за день до Крещенского сочельника, в праздник собора семидесяти апостолов князь Александр и Елена встретились в маленьком домике, что на подворье храма св. Павла. Они были одни и тихо беседовали, сидя за столом. На столе горела толстая свеча в медном подсвечнике. Лампады струили свой мерцающий свет от образов. Было тихо. Лишь где-то у печи стрекотал сверчок. Князь делился с Еленой своими заботами, рассказывая об отце. Ярослав Всеволодович должен был днями оставить Киев и двинуться с полками в Залесскую Русь. Затем с волнением и великой тревогой заговорил об известиях, приходивших из Переславля и Владимира. Негромко, но с жаром поведал он о трагедии в Рязанской земле. Известия были самые разные и самые страшные. Неясно было, куда пойдут татары после взятия и разорения Коломны. Елена придвинулась ближе ко князю и ласково погладила его перстами и десной дланью потолове. Немного успокоившись Александр рассказал, что последний из оставшихся в живых рязанских князей Ингвар Ингваревич возвратился из Чернигова на родное пепелище. Там собрал людей, оставшихся в живых, с ними по христиански предал земле всех убиенных. Захоронил свою мать княгиню Агриппину и всех снох и княжон. Затем ездил на место битвы у реки Воронежа, отыскал там тела погибших братьев и предал их по-христиански земле в Рязани. Чудом уцелел юный княжич Михаил Всеволодович — сын погибшего на Воронеже Пронского князя Всеволода. Его, сыновца, как сына своего, принял Ингвар Ингваревич и посадил княжить в отчине отца его. Останки же Феодора Юрьевича — старшего сыновца, убиенного татарами, велел перенести к иконе великого Чудотворца Николы Корсунского в его удел на реке Осетре. Когда же татары подступили к городку, жена убиенного Феодора укрылась со своим двором в храме. Но когда вороги ворвались и туда, бросилась с младенцем с верхов храма и убилась насмерть (как писал автор «Повести о разорении Рязани»: «…ринуся из превысокаго храма своего съ сыномь своимь съ княземь Иваномь на среду земли, и заразися до смерти»). Похоронили же князя Феодора рядом с его покойной женой Евпраксией и их малолетним сыном Иваном у храма святителя Николы, близ того места, где и погибла княгиня с младенцем. Молва гласила, что с тех дней икона стала источать благоуханные слезы.

Князь Александр с болью посмотрел Елене в глаза и детские воспоминания — разговор с покойным братом Феодором в лесу на охоте о чудотворном образе Николы Корсунского воскрес в его памяти.

* * *

Близ княжеского городка у села Красного стоял рубленый храм, освященный еще одиннадцать лет назад в честь образа святителя Николая Мир Ликийских Чудотворца, известного на Руси в ту эпоху как образ св. Николая Корсунского. Вокруг в ночной темноте лежали разоренные татарами городок, села и погосты. Но в храмах, ограбленных завоевателями, шли вечерние службы. Молились и служили Богу пять чудом уцелевших монахов. У десной стены храма, ближе к алтарю, стояло два креста, под которыми спали вечным сном князь Феодор, его верная жена Евпраксия и их сын младенец Иоанн. Жарко горела лампада перед образом святителя Николая, а по крашенным доскам иконного древа из глаз святителя текли слезы, которые в народе и в Церкви называют миро.

* * *

Горели окрестные монастыри града Москвы. Полыхали и дымили избы и постройки обезлюдевшего предградья от реки Яузы до реки Неглинки. Первые сполохи пожара озарили ближние села: Турыгино, Киевец, Семчинское, Голутвино, Ваганьково, Пристанище, Драчи, Подкопаево, Поречье. Смерды из окрестных сел бежали кто в леса на север или запад от Москвы, кто прибежал и укрылся во граде. Скот попрятали в окрестных лесах под надежной охраной. Все москвичи из предградья сбежались под защиту валов и рубленых стен кремника. Град был полон народу. Гражане и смерды взялись за рогатины и секиры, дабы оборонить свои семьи, свою жизнь и свой город. Москвичи, уже видавшие татар на сече под Коломной, знали, что пощады от татар не будет, и приготовились биться насмерть. По велению воеводы Филиппа Нянка стены и валы с напольной стороны уже три дня поливали водой. Теперь они представляли из себя сплошную ледяную твердь, протянувшуюся подковой от Неглинки до Москвы длинною в двести пятьдесят саженей и высотой саженей в пять. Десная стена глубокого рва между Неглинкой и Москвой тоже оледенена. Эту твердь невозможно было зажечь огненными снарядами, и с трудом можно было разломать ударами камней. Карабкаться на нее даже по приставным лестницам было смерти подобно. Нетронутыми льдом осталась только воротные вежи. Со стороны предградья это были Великие и Старые ворота.