Читать книгу - "Миклухо-Маклай. Две жизни "белого папуаса" - Даниил Тумаркин"

Николай Николаевич говорил около часа, тихим прерывистым голосом, временами с трудом подыскивая подходящее слово или выражение. Но большинство присутствовавших не очень-то вслушивались в его слова: они пришли, чтобы поглазеть на «белого папуаса», выразить ему свое уважение и восхищение. После торжественного вручения золотой медали состоялся банкет, который дали в его честь «профессора и другой ученый люд московский». Нервный подъем помогал путешественнику держаться на плаву, но он чувствовал себя все хуже в сыром и дождливом осеннем климате. Банкет грозил затянуться допоздна. Но усталый и нездоровый Миклухо-Маклай, привыкший рано укладываться спать, не стал обижать отказом своих коллег, а только поставил условие: «Дать мне бифштекс и молоко и не заставлять говорить»^[772]. На следующий день после лекции, уступая многочисленным просьбам, он устроил в Политехническом музее две «демонстрационные беседы» — одну для ученых, другую для прочей публики.

На банкете присутствовал старый знакомый — Егор Иванович Барановский, который, вернувшись в Россию, занялся коммерческой деятельностью и с 1880 года после смерти хозяина управлял предприятиями знаменитого миллионщика-золотопромышленника и сахарозаводчика В.Н. Солдатенкова. Барановский привез путешественника в огромный дом Солдатенкова на Арбате, познакомил с его детьми. Уютно устроившись на тигровой шкуре возле кресла, в котором сидела одна из осиротевших дочек, Антонина, сразу влюбившаяся в него, Николай Николаевич, попивая кофе из чашечки, рассказывал благодарным слушателям увлекательные эпизоды своих скитаний. Побывал он и у купца-мецената П.Н. Третьякова, который по просьбе Тургенева участвовал в сборе денег для помощи путешественнику^[773]. Д.Н. Анучин — тогда приват-доцент Московского университета, много лет следивший за экспедициями Миклухо-Маклая по иностранным публикациям и знакомивший с ними русскую публику, — встретился с путешественником и имел с ним обстоятельную беседу. Николай Николаевич показался ему уставшим и изнуренным. Анучин откликнулся на приезд Миклухо-Маклая статьей в либеральной московской газете «Русские ведомости». Высоко оценив его путешествия и исследования и подчеркнув, что «человек с Луны» занимался не только чистой наукой, но и защищал интересы папуасов и других островитян, Дмитрий Николаевич тактично рекомендовал почтенному ученому поскорее сделать свои труды достоянием человечества.

Пока Миклухо-Маклай находился в Москве, пришли в движение бюрократические механизмы, призванные обеспечить решение его финансовых проблем. Получив «отмашку» из придворных кругов, П.П. Семенов провел 13 октября заседание совета РГО в ключе, выгодном для нашего героя. Подводя итоги обсуждения, он заявил, что « Н.Н. Миклухо-Маклай как путешественник, приносящий честь русскому имени, вполне заслуживает уважения Географического общества». Но, к сожалению, оно не может оказать ему необходимую помощь «как по недостаточности собственных средств, так и потому, что предметы исследований г. Маклая не входят непосредственно в круг деятельности Географического общества, точно определенный его уставом и ограниченный лишь изучением отечества и стран сопредельных. Ввиду всего этого единственным исходом для совета общества является обращение к покровительству Государя Императора, уже обратившего свое милостивое внимание на труды г. Маклая». Совет постановил обратиться к министру финансов «с изложением всех обстоятельств, относящихся до путешествий, совершенных г. Миклухо-Маклаем»^[774].

Выполняя постановление совета РГО, его вице-председатель направил 29 октября министру финансов Н. X. Бунге подробное письмо, в котором подчеркнул огромное значение исследований Миклухо-Маклая и изложил основные запросы путешественника: выплачивать ему ежегодно 400 фунтов для завершения в двухлетний срок в Сиднее его труда, а также уплатить лежащий на нем долг в размере 300 фунтов. Семенов просил это ходатайство «повергнуть на Высочайшее воззрение».

В тот же день Бунге доложил о письме Семенова царю, и тот повелел представить ему специальный доклад по этому вопросу, а 31 октября начертал на полученном докладе резолюцию, адресованную управляющему его канцелярией С.А. Танееву: «Не желая увеличивать расходы государственного казначейства, я передал министру финансов, что беру эти расходы на себя. Поэтому пригласите к себе Маклая и переговорите с ним обо всем этом, и когда желает он получить деньги, т. е. теперь же или переводом в Сидней. Передайте ему, что расходы на издание его труда я беру также на себя, но чтобы он был напечатан по-русски и издан в России. Все эти расходы произвести из моих сумм, находящихся в вашем ведении»^[775]. Как видим, Александр III со свойственной ему расчетливостью в денежных делах вошел в детали своего «благодеяния». 2 ноября Бунге известил Семенова о «воспоследовавшем» решении, причем ознакомил его с рескриптом царя: «Передайте Географическому обществу, что я беру на себя все расходы по путешествию Маклая и по изданию его сочинений»^[776]. 6 ноября, перед отъездом из России, Николай Николаевич получил у Танеева 1800 фунтов — на уплату долгов и на первый год пребывания в Сиднее. Таким образом, Миклухо-Маклай получил финансовую помощь в тех размерах, в каких добивался.

Чем объяснить этот широкий жест русского самодержца? Быть может, Николай Николаевич сумел затронуть какие-то струны в царской душе и Александр III, не мудрствуя лукаво, решил, как это с ним случалось, помочь «хорошему человеку». Но не исключено, что, обласкав путешественника, ставшего настоящим кумиром русского общества, царь хотел вместе с тем увеличить свою популярность в среде интеллигенции, недовольной реакционным курсом нового царствования.

В письме министру финансов, датированном 22 ноября, П.П. Семенов, поблагодарив за содействие, выразил убеждение, что высочайшее покровительство Маклаю будет способствовать новым достижениям отечественной науки, пойдет «на пользу и славу России»^[777]. На следующий день, возможно по совету многоопытного и мудрого Петра Петровича, Николай Николаевич отправил подобострастное благодарственное письмо императору: «Не умею иначе выразить мою глубокую верноподданнейшую признательность, как просить Всемилостивейшего Вашего Императорского Величества разрешения посвятить мое сочинение имени Вашего Величества. Со своей стороны я употреблю все усилия, чтобы труд мой оказался достойным высокого внимания Вашего Величества и принес бы пользу отечественной науке и просвещению, заботы о которых всегда были близки Вашему сердцу»^[778].