Читать книгу - "Василий Шульгин. Судьба русского националиста - Святослав Рыбас"

Но прежде чем продолжить тему «еврейских комиссаров», посмотрим на кадровое состояние большевистской стороны.

А. И. Солженицын показал его так: «А станьте в положение малой кучки большевиков, захвативших власть, еще так хрупко: кому, кому довериться? кого — позвать на помощь? Семен (Шимон) Диманштейн, большевик от младых ногтей, а с января 1918-го глава специально созданного при наркомате национальностей Еврейского Комиссариата, так передает высказанные ему мысли Ленина: „Большую службу революции сослужил также тот факт, что из-за войны значительное количество еврейской средней интеллигенции оказалось в русских городах. Они сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились сразу после Октябрьской революции и который был нам крайне опасен. Еврейские элементы, хотя далеко не все, саботировали этот саботаж и этим выручили революцию в трудный момент“. Ленин считал „нецелесообразным особенно выделять этот момент в прессе… но подчеркнул, что овладеть государственным аппаратом и значительно его видоизменить нам удалось только благодаря этому резерву грамотных и более или менее толковых, трезвых новых чиновников“»^[389].

И еще у Солженицына: «Еврей, человек заведомо не из дворян, не из попов, не из чиновников, сразу попадал в перспективную прослойку нового клана».

А вот и зеркальное отражение. Читаем у Шульгина: «Раздражение в Добровольческой Армии против евреев росло все более, ибо каждый новый день гражданской войны приносил все новые доказательства, что еврейство является спинным хребтом коммунистической партии. А без сей последней так называемые большевики были бы неорганизованным сборищем людей, коими попросту овладели бесы…

Добровольческая армия заняла Киев 18 августа 1919 года. В этот же день „через другие ворота“ вошли петлюровцы, вернее сказать, бывшие австрийские солдаты галицийского происхождения, которых Петлюра „заделал“ в „украинцы“. Между претендентами на Киев сразу произошло столкновение, кое здесь не место излагать, но в результате которого галичане ушли. Киев остался за деникинцами.

Несмотря на всю радость события, то есть отвоевание Киева, тяжело было смотреть „в лицо“ родного города. Поезд не дошел до вокзала, и я прошел пешком от предместья до своего дома. Улицы были мертвы, дома как будто осунулись и постарели. Казалось, эссенция страдания еще клочьями висит на них. Люди? Худые, желтые, зеленые, черные… Точно холера прошла тут, или чума. Яркое солнце не могло разогнать ощущения тяжелой болезни, еще трепетавшей над заколоченными лавками, пустыми базарами, грязными обезизвощенными мостовыми, обезлюденными панелями.

Дома, среди радостных слез свидания, зажурчала ужасная ектенья погибших: такой-то, такой-то, такой-то… Те, кто не расстреляны, бежали или прячутся в городе, меняя квартиры, как зайцы — кусты…

— Да, это был настоящий „русский погром“…

Так закончилась краткая первоначальная повесть о пережитых месяцах. Эту фразу, которая стала сейчас банальной, я слышал тогда, кажется, в первый раз. Она была произнесена на свежих развалинах, обильно политых кровью. Произнесена человеком, лично пережившим все это, но человеком разумным, не увлекающимся.

Затем „раскрыли чрезвычайки“. Огромная толпа во все часы дня стояла вокруг этих ужасных домов. (Чрезвычаек было несколько: губернская, краевая и еще какие-то.) Один за другим отрывали трупы, закопанные в чрезвычайкинских садах; к ним протискивались бледные непередаваемые люди, искавшие в этих поруганных телах своих близких. Я знаю одну семью: к ним ворвался молодой офицер, который только что в одном из обезображенных трупов узнал своего старика отца; этот „узнавший“ на всю жизнь остался опасным маньяком, бредившим о мести и убийствах. Впрочем, я избавляю читателя от этих сцен. Когда-нибудь будущий мастер пера расскажет миру эту потрясающую повесть о том, как насаждали Эдем в старом городе Киеве и что из этого вышло.

Кто насаждал? Кто все это сделал? Кто зажал город в эти кровавые тиски? Кто водворил здесь на царство ужасную пару — Голод и Смерть?

В ответ шелестела народная молва: „Жиды“.

Насколько справедливо было такое объяснение?

Не до конца справедливо, но „достаточно“ справедливо.

Во-первых, как и везде, у большевиков и в Киеве в числе административных лиц было очень много евреев. Впрочем, в Киеве их должно было быть еще больше, чем в других местах. Ведь по переписи, произведенной в 1917 году, евреи в Киеве составляли 18 % населения, то есть их было свыше ста тысяч человек. Следовательно, выбор на административные должности был широкий.

Во-вторых, самые ужасные „административные места“, то есть чрезвычайки, были в Киеве густо окрашены в еврейские цвета.

Существует очень обстоятельное показание некоего Валера. Он (по его словам) по принуждению служил в Киевской чрезвычайке в 1919 году. После ухода большевиков он остался в Киеве. И был судим при Добровольцах. В его очень интересном показании (напечатанном) перечислен состав чрезвычайки в период, который он сам называет „еврейским“. Если память мне не изменяет, из 25 человек было 23 еврея.

В-третьих, в Киеве произошло событие, которое сильно повлияло на психику широких масс. В Киеве существовал (до прихода большевиков, разумеется) „Клуб Русских Националистов“. Это была своеобразная ячейка: тут было интересное соединение профессуры, политиков, журналистов и русского купечества. Этой организации, при деятельной помощи „Киевлянина“, удалось в 1917 году сгруппировать все остальные киевские патриотические организации в так называемый „Блок Русских Избирателей“. Блок действовал не без успеха. Мы три раза выступали на выборах (первым по списку стоял В. В. Шульгин). На последних выборах (в „Украинское Учредительное Собрание“) мы собрали по Киеву наибольшее число голосов. Таким образом, представителем „матери городов русских“ в Южно-Русском Вече (кое угодно было иным мистификаторам называть „украинским учредительным собранием“) явился бы русский, что вполне, впрочем, естественно и несомненно вызвало бы одобрение вещего Олега, доблестного Святослава, Владимира Святого, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха и Богдана Хмельницкого. Так вот, чрезвычайка раздобыла печатный список членов этого клуба русских националистов, список, относящийся еще к 1911 году, и всех, не успевших умереть или бежать членов клуба, занесенных в сей список, расстреляла. Разумеется, это произвело сильнейшее впечатление. И отсюда пошла молва, что „жиды расстреливают русских по списку“. Или еще, как говорили некоторые: „по алфавиту“.