Читать книгу - "Генерал Снесарев на полях войны и мира - Виктор Будаков"

Возвратясь в Смоленск, командарм выехал по фронту через Витебск на Торопец и Великие Луки. Великий по названию городок — старый, скромный, деревянный. Штаб дивизии — на верхнем этаже гимназии, внизу занимается вторая смена.

Снесареву, три года провоевавшему за тысячи вёрст от российских столиц, трудно свыкнуться с мыслью, что война, странная, неклассическая, как чёрно-красная тушь, разлилась по всей стране, а его раздетые, разутые и худо вооружённые полки бедствуют в опасной близости от Москвы.

«Полки и команды выстроены. Меня приветствуют словом “здравствуйте”. Потом по мере нашего хода атмосфера разогревается, слышится дружное “здравия желаем”. Ко мне подходят с рапортом: “гражданин командующий” или “товарищ командующий” — люди… хотят быть приятными. Обоз — две жалкие телеги, испорченная кухня, жалкие сани, и это — на весь полк. Люди должны держаться железной дороги или умереть с голоду, оторвавшись от неё. Ночью прибывает начдив Ольдерроге и комиссар Сергеев (умный и конфузливый). Выслушиваем доклад — ничего нет для жизни и боя, принимаем решение: революционный способ — рвать где удастся, рвать первыми».

Короткая остановка в Витебске, далее — Смоленск. Командарму, зная, что его семья в Острогожске, с тревогой сообщают, что Лиски взяты белыми, казаки под Давыдовкой, красные отошли к Острогожску. Информация — от Дона до Атлантического океана — угнетает. Украина кипит «незалежными» страстями, Скоропадский, скорей всего, скоро упадёт, генерал Келлер назначен главковерхом над гетманскими силами, Страсбург взят французскими войсками, в Москве тягчайший продовольственный и топливный кризис, во Львове погром евреев — сотни убитых на улицах…

Три погибшие европейские монархии, три исторически великие империи лежат в развалинах, крови и пепле, и разбойничьи ветры свистят над ними.

В ноябре 1918 года Германия, так же как и Россия, была ввергнута в пучину хаоса, подпала под власть революции, как и везде, анархиствующей и тем не менее, как и везде, мировыми силами управляемой. Брестский договор перестал что-нибудь значить. Немцы уходили… И тут же, словно из-под земли, повыпархивала тьма всяческих «национальных отрядов свободы и независимости»: от польских легионеров до финских. И если у немцев был какой-никакой порядок и какая-никакая этика войны (с безоружными мирными людьми не воевать), то поляки, захватив на несколько дней покинутую немцами Вильну, так расправлялись с мирными русскими жителями, словно именно они не дали их предкам тремя столетиями назад надолго обосноваться в Москве, у государева престола.

А тон реляций с западных окраин, печатаемых в журнале «Военное дело», газете «Известия» в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого годов, всё более наступателен, и, судя по нему, новая власть не прочь закрепиться на старых имперских рубежах. «Наши войска продолжают наступление… Захватили 1 паровоз…»; «Продвижение советских войск идёт всё более ускоренным темпом… На днях надо ждать занятия Минска… Мы постепенно приближаемся к демаркационной линии, намеченной по Брестскому договору»; «Наши войска заняли Молодечно… Продолжают наступление на Новогрудск… заняли Калинковичи, Мозырь, Речицу»; отвоеван Минск, «на очереди Вильно, Барановичи, Брест…»; «Советская власть в Вильне — Совет начинает развивать энергичную деятельность».

Западные области — снова русские благодаря и Снесареву, но скоро всё прахом пустит Тухачевский, в лихокавалерийском наскоке достигнув приваршавских берегов Вислы и столь же быстро оттуда откатившись едва не до Днепра, а ещё более — Реввоенсовет и упрямый Сталин, которые, надеясь захватить Львов, не дали дополнительных войск на подмогу Тухачевскому.

В декабре 1918 года вверенными Снесареву войсками были снова отвоеваны Минск, Полоцк, Гомель (приближаясь к скорогрядущей «Линии Керзона») от сборных, наверное, точнее сбродных отрядов — польских, шведских, финских. Но воевать было мудрено: иногда — некому, чаще — нечем. Побывав в Великих Луках, он почти с отчаянием скажет: «В дивизии ничего нет — ни тёплой одежды, ни сапог, ни винтовок… Это хуже всякой турецкой (армии)… Я чувствую, что на душе моей нехорошо — этот всеобщий жестокий развал моей страны гнетёт меня до земли…» Развал действительно всеобщий: от столицы до уездного городка, от университета до гимназии, от генерала до солдата, и не было на русской земле уголка, где бы человек мог себя чувствовать защищенным.