Читать книгу - "Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле - Вадим Волобуев"

На тот момент между римским папой и американской администрацией не было взаимопонимания. Двадцать пятого ноября в преддверии очередного раунда советско-американских переговоров об ограничении вооружений Иоанн Павел II обратился с письмами к Рейгану и Брежневу (а позднее — к прочим лидерам ядерных держав, а также к Генеральному секретарю ООН). Письма были совершенно одинаковы, хотя Белый дом загодя просил римского папу не ставить на одну доску США и СССР. Отказ римского папы пойти навстречу в этом вопросе сильно задел Рейгана.

Первое, что сделал Войтыла после введения военного положения, — это отправил Казароли в Вашингтон — разузнать о планах президента. Там в это время уже зондировал почву заместитель Генерального секретаря ООН Богдан Левандовский, бывший представитель Польши в этой организации. Он пообщался с Бжезинским, своей американской коллегой Джин Киркпатрик, а также с экспертом по советскому блоку в администрации Рейгана Ричардом Пайпсом (к слову, польским евреем, бежавшим в 1939 году от нацистов). Затем, под предлогом проверки римского отделения ООН, Левандовский заглянул в Ватикан и встретился с понтификом. Шестнадцатого декабря он добился приема у Ярузельского. Последний, хорошо понимая роль Левандовского как посредника в общении с администрацией США и Святым престолом, в продолжение трехчасовой беседы ни разу не вспомнил о коммунизме, зато рассуждал о гео­политическом положении страны, вынужденной жить с оглядкой на СССР. Первый секретарь рассчитывал, что этот довод повлияет на мнение римского папы и американского президента^[794]. Однако Рейган не стал делать скидок на это и 23 декабря ввел экономические санкции против Польши, призвав союзников по НАТО последовать его примеру. Заодно он обратился к Иоанну Павлу II с просьбой воздействовать в этом ключе на европейских лидеров.

Наместник святого Петра повел себя как истинный политик: поддержав линию Рейгана, он, однако, просил не сообщать об этом широкой общественности, а кроме того, выразил озабоченность тем, как санкции скажутся на простых людях^[795]. Подобное лицемерие вообще-то не было свойственно Войтыле и отражало, может быть, те противоречия, которые раздирали его в тот момент. Если борьба с коммунизмом и насилием ведется за счет простого человека, что поставить во главу угла — цель или средство? Это был один из тех случаев, когда мораль входила в противоречие с верой.

Семнадцатого декабря Иоанн Павел II обратился с письмом к Ярузельскому, призвав его отменить военное положение. Кроме того, римский папа немедленно свернул все разговоры о налаживании дипломатических отношений с Польшей и предоставил Глемпу особые полномочия на неопределенный срок^[796].

Двадцать четвертого декабря с лидером польской партии встретился архиепископ Поджи. Папскому посланнику загодя дали понять, что он — нежеланный гость: на границе чехословацкие солдаты не хотели признавать его ватиканский паспорт и грозили Поджи оружием, а в Варшаве он должен был четыре дня ждать, пока глава «хунты» снизойдет до встречи. Официальные польские лица заявляли представителям епископата, что ввиду «возмутительного» содержания письма из Ватикана архиепископа никто и не должен принимать^[797].

Площадь Святого Петра в те холодные дни превратилась в место манифестаций сочувствующих «Солидарности»: поляки и иностранцы держали на генеральных аудиенциях красно-белые полотнища и транспаранты с названием независимого профсоюза. Иоанн Павел II не осуждал их за это, напротив, пользовался случаем выразить поддержку распущенному объединению и заодно напомнить о своей последней энциклике, где также говорилось о взаимовыручке трудящихся. На Рождество 1981 года в окне папских апартаментов зажглась свеча в память о жертвах военного положения^[798].

Арестованные польские диссиденты ощущали эту поддержку — помогло то, что Ярузельский допустил ксендзов к интернированным. В конце января 1982 года часть лидеров «Солидарности» передала в Апостольскую столицу из лагеря под Бялоленкой шуточный «Диплом почетного заключенного». «Будь с нами, как мы с тобой», — просили арестованные, в том числе такие нерелигиозные люди, как Михник и Геремек. Иоанн Павел II с восхищением упомянул об этом документе на последней январской аудиенции 1982 года^[799].

Тем временем в Брюсселе прошло заседание христианских профсоюзов, организованное генеральным секретарем Всемирной федерации труда Яном Кулаковским — бойцом Армии Крайовой, который в 1946 году эмигрировал в Бельгию. На этом заседании присутствовали польские невозвращенцы, которые в момент введения военного положения оказались за границей: Бляхницкий, Цивиньский и другие. С подачи Кулаковского «Солидарность» приняли сразу в две международные организации профсоюзов: христианскую и социал-демократическую. Затем Кулаковский организовал в Риме слет представителей двенадцати профсоюзных объединений из разных стран, чтобы показать степень поддержки «Солидарности». Участников слета принял понтифик, изложивший перед ними свою версию «богословия труда»^[800].

Лишь бы не пролилась кровь — заклинал римский папа и на этой почве совершенно разошелся, например, с Гедройцем, главным редактором «Культуры», который собирал во Франции подписи под воззванием к вооруженному сопротивлению. В самой Польше папскую линию проводил Глемп, который после кровавых событий на шахте «Вуек» отозвал резолюцию Главного совета епископата — в ней содержался призыв к властям соблюдать права человека и освободить интернированных. «Пускай церковь клеймят за трусость, кунктаторство и смягчение радикальных настроений. Она защищает всякую человеческую жизнь, а потому при военном положении будет способствовать сохранению мира, отказу от насилия и братоубийственной борьбы», — говорил примас^[801]. В отличие от Войтылы, Глемп не мог открыто выступать против режима, но создал Общественный комитет при примасе для помощи репрессированным. Возглавил комитет Станислав Стомма.

* * *

Польская «хунта» носила название Военного совета национального спасения. Несмотря на зловещие параллели с диктаторами третьего мира, в этом органе собрались отнюдь не кровожадные солдафоны. Они стремились вывести экономику из пике и успокоить общество. Поэтому пошли на неслыханные уступки церкви. Ксендзам позволили служить мессы в лагерях для интернированных, католическую прессу перестали ограничивать в тиражах, иерархи получили возможность ходатайствовать за арестованных, повсюду развернулось строительство храмов и часовен^[802]. Это не означало, что епископат получил все, о чем мечтал. Как и в начале семидесятых, власть лавировала, действуя кнутом и пряником. Так, главой нового предвыборного блока поставили писателя из лояльного властям ПАКСа Яна Добрачиньского, а в самом ПАКСе сменился председатель: вместо Рейффа, который отважился на заседании Госсовета проголосовать против военного положения, организацию возглавил Зенон Комендер, одногодок Ярузельского, учившийся с ним в одной гимназии. Священников, открыто поддерживавших оппозицию, всячески преследовали, а самого известного из них, варшавского ксендза Ежи Попелушко, в октябре 1984 года убили сотрудники госбезопасности.