Читать книгу - "Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина де Жирарден"

После этой прекрасной импровизации пророка слово взял господин де Ламартин; он произнес превосходную речь государственного мужа, но господа журналисты внезапно возопили все хором: «Это речь поэта!»[499]Много ли остроумия в том, чтобы постоянно попрекать политика его профессией? А если бы так же поступали с вами, господа, что бы вы сказали? Если бы, например, вместо того чтобы обращаться к вам как к публицистам, вам вечно припоминали ваши прежние занятия; если бы вместо «Французский курьер полагает, что Европа нас оскорбила» говорили: «Господин Леон Фоше, гувернер детей господина Дайи, полагает, что Европа нас оскорбила[500]»; если бы вместо «Насьональ обвиняет российского императора в завоевательских намерениях» писали: «Лесоторговцы из Насьональ обвиняют российского императора в завоевательских намерениях»[501]; если бы вместо «Конститюсьонель советует князю фон Меттерниху…» ставили: «Трикотажники из Конститюсьонель[502]советуют князю фон Меттерниху», — сочли бы вы все эти обороты проявлениями хорошего вкуса? Конечно нет. В таком случае отчего же вы каждое утро упрекаете господина де Ламартина в том, что он поэт, и отчего никак не желаете признать, что если все вы, лесоторговцы, отошедшие от дел, неудавшиеся трикотажники и разочарованные аптекари, мните себя политиками, и притом превосходными, поэт тоже может быть хорошим политиком? Разве кто-нибудь оспаривал у вас право отправлять в отставку министерства и лишать покоя Европу? Отчего же вы отказываете в праве обсуждать вопросы государственной важности большому поэту — человеку, который испытывает сердца, изучает историю, просвещает народы, судит королей и вопрошает Бога?

Кстати, разве то, чем занимаетесь вы, называется политикой? Нет, это вовсе не политика, это чистой воды поэзия; а кто такой ваш патрон господин Тьер? Политик? Ничуть не бывало, он самый настоящий поэт. К чему сводятся его министерские грезы? К тому, чтобы произвести поэтические эффекты, и ни к чему иному. Господин Тьер посылает наши корабли за море, на скалу Святой Елены за прахом великого императора, дабы гений битв, триумфально водворенный в отечественные пределы, мог покоиться под родным небом в окружении своих старых солдат[503]. Можно ли назвать это серьезной политической идеей? Нет. Но зато это идея поэтическая, и притом исполненная величия.

Господин Тьер приказывает изготовить монументальную колесницу, которая, явив всему городу свою погребальную мощь, доставит к славной усыпальнице священные останки июльских жертв. Имена героев высечены на элегантной колонне, увенчанной гением Свободы. Можно ли назвать это серьезной политической идеей? Нет. Но зато это идея поэтическая, даже мифологическая, и притом бесспорно прекрасная[504].

Господин Тьер отправляет к паше в качестве тайного посланника господина графа Валевского… Можно ли назвать это серьезной политической идеей? Нет. Но зато граф Валевский в Египте… это идея поэтическая, и притом весьма соблазнительная[505].

Господин Тьер хлопочет о награждении своей юной супруги орденом Марии-Луизы Испанской; в конце концов он добивается своего. Можно ли назвать это серьезной политической идеей? Нет. Но украсить очень хорошенькую молодую особу превосходной бело-малиновой лентой — это идея поэтическая, и притом весьма изящная. Во всяком случае, это безусловно идея не революционная.

Заметим, что есть вещи, которых мы не можем слышать хладнокровно; одна из них — это речи господина Тьера, в которых он именует себя революционером; нам они кажутся невероятным фатовством. Господин Тьер революционер!.. Куда там! в деле управления государством нет человека более косного, более ретроградного. Господин Тьер правит древними проверенными методами; к его услугам военное положение и черный кабинет[506], старые полицейские традиции, старые чиновничьи предрассудки и старые министерские приманки: большое жалованье, роскошные обеды, заискивание перед иностранными послами, брильянтовые пряжки, орденские ленты, одним словом, все обветшавшее тряпье Империи (но без ее славы) и Реставрации (но без ее достоинства). В остальном — ни единой реформы, ни единой новой идеи; об организации демократического правления — ни слова; об усовершенствовании выборной системы — ни слова; об интересах землепашцев — ни слова; о благосостоянии и воспитании народа — ни звука. Как быть! Все эти вещи для господина Тьера недостаточно блестящи; они не приносят славы и не сулят эффектных театральных развязок; политик, которого интересует в первую очередь поэзия, не может их не презирать, они кажутся ему чересчур земными и холодными. Зато их, возможно, сочтет привлекательными поэт, которого интересует в первую очередь политика.