Читать книгу - "Екатерина Великая - Ольга Игоревна Елисеева"

Это был серьезный успех. «Похищение церковного богатства» на время наполнило казну и дало Екатерине необходимую «финансовую фору» для проведения реформ. Однако изъятие значительной доли имущества привело к окончательному подчинению Церкви государству. Даже если бы православные иерархи решили воспротивиться какому-либо начинанию правительства, им просто не на что было бы опереться в экономическом отношении, отстаивая свои позиции. Отбирая земли, Екатерина отбирала и долю авторитета Церкви. Отныне духовенство существовало на «жалование», как чиновничество. Это не прибавило ему уважения в глазах не только образованной знати, но и простонародья. Вместо духовных пастырей в священниках стали видеть проводников правительственной политики. В поисках мистических откровений, не отмеченных казенной печатью, дворянство потянулось в масонские ложи, а податные сословия — в религиозные секты. В дальнейшем все усилия правительства по запрещению «собраний духовидцев» и преследованию сектантов давали лишь временный результат и в конечном счете оказались тщетными.

Вряд ли Екатерина предвидела это. Но нельзя сказать, чтобы она шла на подрыв авторитета Церкви бессознательно. Из ее дальнейших шагов, например из того, что священники не получили права представительства в Уложенной комиссии, видно, как императрица опасалась их противодействия реформам, задуманным в просвещенческом ключе.

«Хозяйский взгляд»

Екатерина принадлежала к числу людей, всегда остро чувствовавших опасность. В первые месяцы и даже годы царствования она ни на минуту не могла расслабиться, ощущая, как в спину дышат «друзья» и «враги». Одних следовало награждать и удерживать от опрометчивых шагов, других — занимать полезным делом, приручать и в конечном счете тоже награждать. Московские заговоры ясно показывали степень зависимости государыни от тех и других. Недаром в разговорах с Беранже наша героиня сравнивала себя с зайцем на травле.

«В больших собраниях при дворе любопытно наблюдать тяжелую работу, с какою императрица старается понравиться всем, — писал посол, — свободу и надоедливость, с какими все толкуют ей о своих делах и о своих мнениях. Зная характер этой государыни и видя, с какой необыкновенной ласковостью и любезностью она отвечает на все это, я могу себе представить, чего ей это должно стоить; значит, сильно же чувствует она свою зависимость, чтоб переносить это. В одно из последних собраний, когда она была утомлена более обыкновенного разговорами с… пьяным Бестужевым… императрица подошла ко мне и… сказала: „Вы должны находить большое сходство между зайцем и мною: меня поднимают и гонят изо всех сил“»^[754].

Неудивительно, что в таких условиях Екатерина время от времени брала паузу — отправлялась в краткое путешествие, как бы меняла обстановку. Однако поставленная цель — «понравиться всем» — не исчезала. Просто расширялся круг тех, кому надлежало нравиться: Екатерина приучала подданных к себе, сама знакомилась с их жизнью, щедро одаривала местное чиновничество, дворянство, купечество, много беседовала с простонародьем и тоже раздавала подарки.

Каждое из ее путешествий имело конкретную, сиюминутную задачу — посетить богомолье, увидеть Ладожский канал и запланировать его приведение в порядок, встретиться с азиатским купечеством, провести переговоры с австрийским императором или шведским королем. В то же время из поля зрения Екатерины не ускользала и сверхзадача подобных акций — показать себя подданным, утвердиться в их сердцах как Мать Отечества, дотянуться монаршей рукой до отдаленных уголков и, где возможно, исправив малое, убедить жителей в исправности большого.

С последней задачей наша героиня справлялась блестяще. Но для этого необходимо было не просто пускать пыль в глаза, а много работать. В другом донесении Беранже передавал слова Екатерины: «Она старается всеми средствами сделать своих подданных счастливыми, но чувствует, что надобны года да и года, чтобы они привыкли к ней». Поездки помогали такой «привычке», недаром до первой войны с Турцией государыня отправлялась в них почти ежегодно.

Еще во время пребывания в Москве, после коронационных торжеств, Екатерина ездила в Ростов и Ярославль. Это было паломничество, призванное, помимо прочего, поддержать представление о новой царице как о православной государыне. В мае 1763 года должно было произойти освящение мощей святителя Димитрия Ростовского в новой раке. Зная вздорный характер Ростовского митрополита Арсения — его «властолюбие и бешенство», — императрица боялась, как бы тот не поспешил и не провел церемонию без нее. Еще в феврале, как раз когда Арсений впервые анафемствовал правительство, она просила статс-секретаря А. В. Олсуфьева проследить, чтобы «оная рака без меня отнюдь не поставлена была»^[755].

Екатерина понимала, что грядущая секуляризация очень болезненна, и старалась ближе познакомиться не только со столичным, но и с провинциальным духовенством, завязать нужные контакты, задобрить пожалованиями, приобрести сторонников. В Ростов императрица направилась через Троице-Сергиеву лавру. До Троицы она прошла пешком, делая по несколько верст в день. Затем экипаж доставлял ее к месту обеда и ночевки, а утром вновь привозил туда, где она остановилась накануне. Именно таким способом путешествовала по монастырям императрица Елизавета Петровна.

В девяти верстах от Троицы государыню встретил наместник монастыря Платон Левшин, которому в скором времени предстояло стать одним из крупнейших религиозных деятелей ее царствования. На следующий день он произнес проповедь, настолько понравившуюся Екатерине, что она велела напечатать тест в газетах. 26-летний епископ был приглашен к императорскому столу, где его образованность произвела сильное впечатление. Из-за болезни Левшин не смог последовать за Екатериной в Ростов, хотя его и звали. Но наша героиня не отличалась забывчивостью и уж если находила способных людей, то не скоро выпускала из головы мысль приспособить их к делу. Вскоре Платон получил назначение преподавателем к великому князю Павлу и был пожалован «куском бархата рытого и денежною… дачею немалою»^[756].

Из Троицы Екатерина ехала уже в карете, заворачивая по пути во все обители. В Ростове ее встретил новый митрополит Дмитрий Сеченов. 25 мая императрица пешком двинулась в монастырь преподобного Иакова Ростовского, где обретались мощи святителя Димитрия, отстояла молебен и присутствовала при их положении в раку. Это утомительное путешествие привлекло к государыне много сердец простонародья. Почитание монархини было столь велико, что, случалось, прихожане передавали свечки — поставить их перед Екатериной, как перед живой иконой.

В 1764 году императрица посетила Прибалтийские губернии, через год — Ладожский канал, а в 1767 году плавала по Волге. Следует отметить, что, в отличие от других царственных путешественников, например Иосифа II или Густава III, наша героиня всегда избирала маршруты внутри своей страны и никогда не пускалась в дорогу инкогнито^[757]. Это объяснялось целями поездок. Екатерину интересовало прежде всего состояние дел дома. «Я хочу знать только то, что мне нужно для управления моим маленьким хозяйством… Я путешествую не для того только, чтобы осматривать местности, но чтобы видеть людей… — говорила она уже в 1780-х годах французскому послу графу Луи де Сегюру. — Мне нужно дать народу возможность дойти до меня… выслушать жалобы и внушить лицам, которые могут употребить во зло мое доверие, опасение, что я открою их грехи, их нерадение и несправедливость. Вот какую пользу я хочу извлечь из моей поездки… Я держусь правила, что глаз хозяйский зорок»^[758]. Даже в газетах писалось, что путешествия предпринимаются «для поправления недостатков»^[759]. Стало быть, от последних не открещивались.