Читать книгу - "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин"

В этом проявилось отличие Читы от Москвы, где по-прежнему были сильны позиции большевиков-«транснационалистов». В мае 1922 года Политбюро поддержало инициативу Льва Давидовича Троцкого о ведении революционной пропаганды среди японских солдат в ДВР^[957]. В июне 1922 года в Чите Дальбюро провело консультации с Григорием Наумовичем Войтинским и Катаямой Сэном, возглавившим новый центр пропаганды. В июле 1922 года была создана Коммунистическая партия Японии. Ожидалось, что эти действия укрепят транснациональную политику большевиков. Но ДВР по-прежнему действовала против радикального транснационализма: Блюхер отказался перевозить китайских партизан (которых он назвал хунхузами) через ДВР или зону отчуждения КВЖД в Кяхту (рядом с Троицкосавском) и Синьцзян^[958].

Читинское правительство ожидало возобновления переговоров с Японией и не желало быть частью транснациональной политики Коминтерна. В конце мая 1922 года Мацудаира Цунео, получивший должность директора Российского отдела Министерства иностранных дел Японии, сообщил Антонову о возможности новой российско-японской конференции. Торговая партия и лидеры рабочего движения обвиняли армейскую партию в отступничестве от национальных интересов Японии. Торговая партия предупреждала, что односторонняя политика углубит и без того серьезный финансовый кризис, и требовала подписания торгового договора с Россией. Краеугольным камнем новой политики, основанной на торгово-промышленных интересах, должны были стать вывод войск из Сибири и меры против влияния США в Китае и Сибири. Партия армии потерпела поражение: 12 июня 1922 года был сформирован новый кабинет министров под председательством Като Томосабуро из партии флота, противника континентальной экспансии. 24 июня 1922 года кабинет официально заявил, что к концу октября 1922 года японские войска покинут Приморскую область^[959].

Политбюро поддержало проведение новых переговоров с Японией, и 1 июня 1922 года Сталин сообщил Дальбюро, что во главе делегации встанет московский представитель Иоффе, один из главных большевистских дипломатов. Мархлевского, который предлагал организовать бойкот японских кораблей в Европе и США и вести переговоры между ДВР и Японией без участия Советской России, отозвали в Москву. Поскольку Генуэзская конференция признала приоритет Советской России в деле защиты союзных республик в соответствии с договором от 22 февраля 1922 года, Иоффе должен был выступать с националистических позиций. Но в Москве не было единства по вопросу о том, нужно ли отказаться от транснационализма в японских делах. 9 июня 1922 года Иоффе спросил, следует ли в переговорах говорить от лица «СССР» (еще официально не созданного) или «российского правительства». Хотя Иоффе намеревался потребовать вывода японских войск со всего российского Дальнего Востока, в том числе и Северного Сахалина, он оставался «транснационалистом» и предлагал использовать переговоры в агитационных целях, указывая на «предреволюционный» период в Японии. Хотя Политбюро поддержало большинство предложений Иоффе, оно приказало ему воздержаться от агитации. Это решение было принято по инициативе Карахана, объяснившего свою точку зрения с националистической перспективы: японские коммунисты могут быть шпионами, поэтому большевикам не следует им доверять^[960].

Международные факторы, казалось, говорили в пользу националистической позиции на грядущих переговорах. США продолжали оказывать давление на Японию, требуя вывода войск с Северного Сахалина. Несмотря на признание Эстонии, Латвии и Литвы в июле 1922 года, США выступали против отчуждения каких-либо российских территорий. Более того, 30 июня 1922 года Бахметева перестали признавать российским послом: теперь большевики фактически стали основными представителями Российского государства^[961]. Дальбюро поддержало националистический подход, приняв 15 августа 1922 года резолюцию о запрете операций корейских партизан на российской территории^[962].

В отношении Японии Иоффе занял позицию великодержавного «националиста»: он утверждал, что никаких компромиссных договоров не нужно, Япония все равно выведет войска. Его позиции в отношении Китая и Монголии можно интерпретировать как «транснационалистские»: подобно Шумяцкому в вопросе о Танну-Туве в 1921 году, Иоффе был сторонником выборочной поддержки национализма. Когда летом 1922 года обсуждались отношения с Китаем, Иоффе был среди тех, кто выступал за широкую национальную коалицию и совместные действия У Пэйфу и Сунь Ятсена, а не за поддержку одного Сунь Ятсена, как предлагал Владимир Дмитриевич Виленский, в тот момент находившийся в Китае. 19 августа 1922 года в рамках укрепления союза большевиков с китайскими националистами Иоффе сообщил У Пэйфу, что Советская Россия держит войска в Монголии для обороны ДВР от Чжан Цзолиня, и предложил решить монгольский вопрос путем двусторонних переговоров. Затем Иоффе объяснил Карахану, что нет необходимости включать в переговоры монгольское правительство. Таким образом, независимость Монголии оказалась принесена в жертву улучшению отношений с китайцами. Но 31 августа 1922 года Политбюро отвергло предложение Иоффе, подчеркнув, что единственный способ разрешить этот вопрос – провести трехсторонние переговоры России, Китая и Монголии^[963].

Опираясь на националистические аргументы, большевики добились равного представительства ДВР и РСФСР на Чанчуньской конференции, начавшейся в сентябре 1922 года. Газета «Крисчен сайенс монитор» считала допущение на конференцию РСФСР важной российской победой. Хотя подобное двойное представительство было по сравнению с Генуэзской конференцией шагом назад в вопросе интеграции, Иоффе воспринимался как глава делегации, определяющий повестку дня, в то время как Янсон просто сообщил, что ДВР стремится к «полной гармонии» с Москвой. В Чанчуне Янсон озвучил дальневосточную версию оборонческого российского национализма, заявив, что Чита слишком слаба, чтобы заключать соглашения без поддержки Москвы. На этом этапе не кто иной, как Мацудаира (глава японской делегации), попытался доказать, что ДВР и Советская Россия – два отдельных государства, и, как бы защищая «независимость» ДВР, предостерегал от попыток РСФСР поглотить республику^[964].