Читать книгу - "Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори"

«Приговора графини Шампанской отвергнуть мы не решаемся, а она в том приговоре определила, что не имеет любовь силы меж состоящими в супружестве. Посему и предлагаем, чтобы означенная дама предоставила рыцарю общенную ею любовь»^[762].

Иными словами, для Алиеноры (по крайней мере, для Алиеноры, описанной Андреем Капелланом) и еще больше для Марии, «вынуждающей» королеву принять это решение, супружеская любовь абсолютно невозможна. Любовь может появиться только вне брака, но не может ни продлиться, ни выжить в самом браке. Куртуазная теория, утвердившая этот постулат, приобретает такую силу, что даже принуждает женщину, нашедшую в браке счастье, обманывать своего мужа, чтобы следовать доктрине. Бесспорно, в этом и заключена авторская ирония, касающаяся догматизма куртуазной доктрины — такой, какой хотел ее представить Андрей Капеллан.

Но какой смысл следует вкладывать в эти опасные приговоры, воспроизведенные или выдуманные автором? Почему он приписал эти темы, вошедшие в моду, Алиеноре? Если Андрей сочинял трактат в 1185 г., находясь при шампанском дворе, как полагали еще не так давно и во что некоторые верят даже сегодня^[763], то его желанием было приписать эти приговоры своей покровительнице Марии Шампанской и ее матери Алиеноре, имевших решающее влияние на куртуазную среду. Правда, при условии, что этот текст воспринимали дословно, а его ирония не была слишком сильной. Однако если Андрей писал его для капетингского двора, если в его трактате преобладает насмешка и даже пародия, то это отнесение не так-то просто объяснить. В таком случае нужно допустить, что ирония пронизывает отнюдь не все произведение, в чем я полностью убежден. Нужно допустить также, что Андрей Капеллан составлял свой утонченный и юмористический трактат, основанный на парадоксах и противоречиях, которые Церковь старалась внушить клирикам, для просвещенной церковной аудитории. В таком случае наш автор, прибегая к карикатурным заострениям, сформулировал основы «куртуазной» любви, известные в то время каждому в просвещенной среде, прикрываясь авторитетом дам, более пригодных к тому, чтобы огласить эти «приговоры». Для этой роли прекрасно подходила Алиенора Аквитанская, о чем свидетельствовала ее жизнь, но в еще большей степени образованный двор, окружавший ее и Генриха II. То же можно было сказать и о Марии Шампанской, способствовавшей появлению на свет «Рыцаря телеги».

Если же пародийная нагрузка первой части столь же сильна, если Андрей стремился прежде всего обесценить куртуазную любовь, представив в первых двух книгах отталкивающую карикатуру на куртуазное общество, то тогда следует допустить, что в его намерения вовсе не входило «прикрыться» авторитетом Алиеноры: он стремился очернить как куртуазную любовь, которую та защищала «своими» приговорами, так и ее неподобающее, «слишком куртуазное» поведение в жизни. Другими словами, Андрей выступал выразителем капетингской пропаганды, направленной против Плантагенета. Но можно ли быть уверенным в том, что в те времена, когда Андрей работал над трактатом, «обвинение», вынесенное Алиеноре (а также Марии Шампанской и графине Фландрской), должно было понравиться капетингскому двору? В период с 1174 по 1189 гг. Алиенора находится в плену у своего мужа, главного врага капетингского двора, наложившего на нее опалу за то, что она поддержала — вместе с королем Франции — бунт сыновей против него. Но тогда не совсем понятно, почему вместе с Алиенорой мишенью автора стала достойная, отличавшаяся безукоризненным нравом и поведением Мария, чья Шампань была союзницей Капетингов.

Если только не предположить (и это предположение применимо ко всем гипотезам), что автор трактата, разделяя обычные предубеждения церковников, считал подозрительным поведение всех женщин, которые берут свою судьбу в собственные руки и управляют ею сами, как это делают мужчины. А таким поведением отличались все аристократические дамы — Алиенора Аквитанская, Мария Шампанская, Эрменгарда Нарбонская и графиня Фландрская, — которым Андрей приписал «приговоры любви»: все они, вдовы или разведенные жены, в ходе своей жизни хотели вершить свою участь самостоятельно. Все они напрямую осуществляли политическую власть, поступая как «женщины-сеньоры», как «domina», как дамы в романах, посвященных «куртуазной любви».