Читать книгу - "Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин"

Попытки оппозиционно настроенных интеллигентов предложить альтернативное толкование событий 1956 года нельзя назвать многочисленными, а те, кто на это отваживался, подвергались серьезным преследованиям. Так, крупный политический мыслитель и министр в правительстве И. Надя Иштван Бибо, передавший на Запад свое известное эссе «Положение в Венгрии и положение в мире»^[745] был арестован в мае 1957 года и провел 6 лет в заключении. Аресту и осуждению подвергся и литератор Шандор Фекете, пытавшийся осмыслить опыт октябрьских событий в работе «О причинах и уроках восстания 1956 года», по сути дела положившей начало венгерскому самиздату^[746] Автор поставил под сомнение официальный пропагандистский тезис о «контрреволюционном заговоре» при участии сил мирового империализма. По его мнению, венгерская народно-демократическая (в его понимании) революция не была результатом подрывных действий каких-то внешних сил, напротив, на внешние силы опирался режим сталинского типа при подавлении широкого народного движения. Истоки революции Фекете видел в том, что венгерские национальные интересы начиная с 1949 года все более вопиющим образом приносились в жертву интересам СССР. Попытки строить социализм по чужим образцам, без учета национальной специфики, вызывали антисоветские настроения, коммунистическая власть лишилась народной поддержки, и этого не могло компенсировать никакое раздувание бюрократии. Таким образом, применительно к октябрю 1956 года можно говорить прежде всего о национальном движении, в котором в то же время проявился и социальный протест против невыносимых жизненных условий^[747].

В 1959–1960 годах массированную пропагандистскую кампанию сменяет курс на замалчивание событий 1956 года, стратегия на постепенное вытеснение их из исторической памяти нации. Пропаганда хотя и продолжала преподносить читателю материал, напоминавший о зверствах и ужасах «контрреволюции», однако делала это во все меньших дозах. В 1960-е годы, по мере укрепления режима и успокоения граждан (последнее было связано с широкой амнистией участников событий, а также с повышением жизненного уровня), власти считали все менее целесообразным обращаться к теме, а если все же брались за нее, то главный акцент делали на успехах политики консолидации^[748]. Выдвинутый Кадаром лозунг «кто не против нас, тот с нами» предполагал, что в обществе не только следует достичь, но уже в известной степени достигнуто национальное единство на определенной, компромиссной платформе. Компромисс этот был взаимным – власти требовали от граждан отказа от политической активности и соблюдения некоторых табу в обмен не только на определенный уровень гарантированного достатка, но и на создание условий для повышения благосостояния собственным трудом (иными словами, для хорошего дополнительного заработка) – в этом, собственно говоря, и заключалась, в первом приближении, суть сложившейся во второй половине 1960-х годов кадаровской модели социализма^[749]. Остродраматические столкновения «будапештской осени» явно не соответствовали идеалу национального единства, а потому власти о них предпочитали не напоминать. В свою очередь и общество, заинтересованное в стабильности и спокойствии, склонно было принять эти правила игры: политическая активность сознательно приносилась гражданами в жертву материальному благополучию (и более того, праву на обогащение!), что само по себе способствовало забвению. Наступает период, когда, по выражению 3. Риппа, в общественном сознании доминировала «коллективная амнезия»^[750]. Конечно, утверждение всеми средствами пропаганды официальных догм о победе над «контрреволюцией» придавало партаппарату уверенности в своих силах, однако по мере того, как население вообще заставляли забыть о трагедии 1956 года, режим Кадара еще увереннее чувствовал себя в идеологической сфере. Установка на вытеснение событий осени 1956 года из исторической памяти нации, попытки отвлечь от них общественное внимание стали, таким образом, важнейшей составной частью общей кадаровской стратегии деполитизации венгерского общества, а надо сказать, что именно в создании деполитизированного общества режим видел главную задачу своей политики в идеологической сфере, резонно связывая с любого рода политизацией перспективу формирования оппозиции.

На направленности и методах официальной пропаганды сказывался и внешнеполитический фактор. В конце 1950-х годов, когда венгерский вопрос муссировался в ООН, пресса охотно обращалась к событиям осени 1956 года, чтобы напомнить обывателю о существовании империалистической угрозы. Однако в 1960-е годы выход Венгрии из внешнеполитической изоляции, улучшение ее отношений с западными странами (и прежде всего активизация экономических контактов с Западом) сделали излишним и даже абсурдным слишком частое обращение к теме вмешательства империалистов во внутренние венгерские дела. Интересно в связи с этим проследить, как изменился в официальной пропаганде образ венгерско-австрийской границы. В конце 1950-х годов эта граница «двух миров» ассоциировалась с провокациями мирового империализма, засылкой шпионов, диверсантов и т. д. Однако в 1960-1970-е годы венгерско-австрийские отношения не просто нормализуются, а становятся довольно тесными, вплоть до разрешения безвизовых поездок. Соответственно и венгерско-австрийская граница превращается со временем в своего рода символ мирного сосуществования двух систем.

Хотя установка властей на замалчивание «будапештской осени» имела определенный успех, забвение оказалось все-та-ки иллюзорным: воспоминания о ней жили в памяти людей, а для того, чтобы их поддерживать, прилагала большие усилия доступная в Венгрии и влиятельная радиостанция «Свободная

Европа», особенно в дни очередных годовщин. Не проявляя со своей стороны инициативы в обращении к истории восстания 1956 года, власть в то же время была вынуждена реагировать на выступления радиоголосов и, кроме того, заботиться о пресечении внутри страны любых «вражеских вылазок» в оценке октябрьских событий. Важным направлением в историко-пропагандистской литературе становится, в соответствии с установками, присущими всему советскому блоку, критика «буржуазных фальсификаций» событий 1956 года.