Читать книгу - "Природа зла. Сырье и государство - Александр Эткинд"

В 1968 году итальянский промышленник, в прошлом активист-антифашист, Аурелио Печчеи и шотландский химик Александр Кинг основали Римский клуб, который объявил о неизбежном конце экономического роста. Их больше всего тревожили взрыв рождаемости, засорение среды и конечность ресурсов. Разные сценарии будущего – одни катастрофические, другие благоприятные – зависели от действий, которые надо было предпринять уже тогда. При худшем сценарии экономический рост закончится в 2020 году, при другом он продолжится ценой остановки роста населения. Римскому клубу удалось перевести идею ограничения роста в респектабельное дело, подкрепленное ежегодными встречами ученых, политиков и бизнесменов. В 2008 году было проанализировано соответствие разных сценариев реальным изменениям, произошедшим за тридцать лет. Их описывал «вариант невмешательства», осуществление старого либерального идеала; он же предсказывал крах мировой экономики к 2050 году. В 2000 году Ал Гор, имевший самую сильную экологическую программу в истории американских выборов, проиграл Джорджу Бушу, нефтянику из Техаса. В 2005 году должно было войти в силу Киотское соглашение, призванное ограничивать выбросы; не ратифицированное достаточным числом стран, оно не работает. В 2009-м произошло важное событие, соединившее климат, интернет и политику; его назвали Климатгейт. Неустановленные хакеры своровали тысячи документов у ведущих климатологов мира, отфильтровали их и частично опубликовали; в этой редакции, научная дискуссия превратилась в попытку обмануть человечество. Во время президентской кампании 2016 года были сходным образом опубликованы документы Демократической партии, что очень помогло Дональду Трампу, отрицающему глобальное потепление. Климатологи, которым пришлось заняться политикой, подозревают финансирование обеих дорогостоящих операций со стороны нефтяного лобби. В 2018-м, однако, изменился и медиаклимат; например, Би-би-си отменила прежние правила, согласно которым при обсуждении климатических изменений следовало освещать обе стороны спора.

XXI век вынес новый приговор промышленной экспансии: она остановится не из-за истощения сырья, но из-за загрязнения атмосферы. Людям трудно отказаться от идеи неограниченного роста, но нам уже пришлось отказаться от многих привычных идей. В богатых странах те, кому за тридцать, являются первым за многие столетия поколением, которое живет хуже своих родителей и прародителей. Безработица в этом поколении выше, чем в предыдущих, зарплаты ниже, и необычно большая доля молодых людей продолжает жить с родителями. Экономические прогнозы неопределенны; речь может идти о временном кризисе или долгой стагнации. В отличие от них, экологический прогноз ясен: нынешние и следующие поколения будут жить в условиях климатической катастрофы. Она не только заберет триллионные суммы, что еще ухудшит рынок труда, но вызовет эпидемии и войны, уменьшит продолжительность жизни и ее качество, приведет к массовым миграциям, которые еще ухудшат политический климат. Скорее всего, привычные нам блага скромной жизни – недвижимость, машина, путешествия, отпуск на природе и, наконец, сама «природа» – станут роскошью. Трудно признать, что будущий регресс – это просто противоположность прогресса: если при вековом прогрессе то, что было предметом роскоши, становилось достоянием многих, то при дегенерации черты простой и удобной жизни станут предметами роскоши, доступными лишь элите. В мире, который станет теплее нынешнего всего на один-два градуса, будет очень плохо жить. И тут государства не смогут обманывать людей – качество жизни недавних поколений будет свежо в ностальгической памяти.

В перспективе последних ста лет мы видим, что классовое неравенство в современном мире почти не меняется, и даже революции и войны уменьшали его ненадолго; в периоды реставраций и поствойн классовое неравенство возвращалось к прежним уровням и продолжает расти. Гендерное неравенство постепенно уменьшается благодаря вовлечению женщин в регулярную работу, но разница в окладах, карьерах и состояниях остается огромной. Межстрановое неравенство больше других его видов отражает географическую и климатическую неравномерность развития; с глобальным потеплением оно только возрастет. Поколенческое неравенство представляет сравнительно новую тему для социальных наук – но, конечно, не для этических учений, которые неизменно призывали к тому, чтобы отцы приносили добро детям и передавали им мир. В нашем предапокалиптическом мире идеал поколенческого равенства критически важен. Страдания будущих поколений можно предотвратить усилиями или даже жертвами живущих. Перед нами уравнение того типа, который так любят экономисты: для того чтобы я отдал Х ради того, чтобы мой ребенок через N лет получил Y, – насколько Y должен быть больше X, и как это зависит от N? В среде регресса более реальной является отрицательная модификация: что я должен сделать, чтобы спасти моих потомков от Z?

Общество перестало существовать в отрыве от природы, экономическая жизнь – отдельно от ее экологических последствий. Каждый акт индивидуального потребления означает еще один выброс карбона в атмосферу, которой дышат все – растения, животные, люди. Экологические реформы упираются в социальные изменения, граничащие с революцией, что невозможно без столь же радикальных изменений международных отношений. Разобщенность национальных государств затрудняет предотвращение климатической катастрофы. Сохранение климата – общее благо, его ухудшение – общая беда. Только глобальное сообщество может предотвратить катастрофу, и революция снова может быть только мировой. Новый курс Рузвельта действовал в одной отдельно взятой стране, но Зеленый новый курс – лозунг американских демократов 2019 года – сможет действовать только в планетарном масштабе. Масштаб грядущей катастрофы таков, что он должен ужаснуть человечество и остановить борьбу всех против всех. Это равносильно установлению глобального суверенитета, появлению мирового правительства – только ужас будет исходить не от Левиафана, а от Геи.

Попав в наш слишком солнечный мир, Кандид узнал бы знакомые темы. Он изумился бы девайсам этого технического Эльдорадо и порадовался за Панглоса, которого вылечили от СПИДа. Но еще больше он удивился бы, поговорив с таксистом о ценах и олигархах, пробках и пожарах. Он подумал бы, каким простым и понятным делом было Лиссабонское землетрясение. Оно убивало людей, но не унижало человека. В нем были жертвы, но не было палачей. Иначе действует ужас, вызванный самими людьми: он их унижает, отупляет и обесценивает. Нет беды хуже вины, – думал бы Кандид, повидав наш мир. Столетиями люди причиняли друг другу страдания, повторяя заученные проповеди добра и мира. Причины были и остаются те же – корысть одних и глупость других. Корысть и глупость подрывают основания солидарности, заложенные в нас природой. Из-за них человечество растет на ее прекрасном теле как злокачественная опухоль, пожирая одни соки и отравляя другие. Так говорил бы Кандид, все равно возделывая свой сад.