Читать книгу - "Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков"

На днях подписываюсь на «Заем свободы». Инспектор артиллерии Ивашинцев принципиально против его реализации. Золотые сны нашей свободы не в состоянии рассеять его тоски по ancien regime^[913], так осквернившему всю нашу жизнь. […]

17 апреля. […] Конфликты между офицерством и солдатами не скоро еще будут изжиты, в одном из полков на днях последними был арестован полковой адъютант, воспротивившийся тому, ч[то]б[ы] за штандартом следовали красные знамена, чего желали солдаты. Много пройдет времени, ч[то]б[ы] перебороть тяжелую, хроническую, столь обострившуюся теперь болезнь нашей армии, являвшейся сколком проклятого рухнувшего режима, ч[то]б[ы] установились взаимно-доверчивые отношения между начальствующими лицами и подчиненными на спайке не палочно-кулачной, а внутренней, сознательной дисциплины! А теперь — такая пока дремучая некультурность, в к[ото]рой пребывают и те, и другие. […]

Дезертирство из армии приняло широкие размеры; солдаты торопятся не упустить благоприятного случая прихватить себе побольше «землицы помещичьей». Перлюстрировано военной цензурой одно письмо из деревни на фронт от сермяжного папаши к своему сыну-солдату, в к[ото] ром тятенька просит у своего детища совета, какую бы взять из имеющихся у них в округе барских усадеб? […]

18 апреля. Погода ясная; немного потеплело. После полудня задождило. […]

Наши витязи предались вовсю утехам урбанизма, многие повыписали к себе жен, кузин и пр. Бездельничающее гарнизонное солдатье с гармониками и навешанными красными бантами, как с писанными торбами некие умники, бродят по городу и празднуют 1 Мая по новому стилю; бешено несутся с красными флагами автомобили и грузовики, переполненные нашими оголтелыми воинами, исполненными храбрости, да только не против тевтонов… В «республиканских клубах», на митингах — трескучая болтовня на политические темы с заезженной трафаретной фразеологией… Для смельчаков, умеющих говорить, открывается теперь на Руси богатая карьера! Узкие эгоистические интересишки прикрываются высокими, пышными принципами и двусмысленностями… Пустые доктринерские словопрения с начинаниями с Адама и доведением до логического абсурда. В результате — апофеозная картина полной бесформенности, распыленности и всеобщей разрухи! […]

19 апреля. Пасмурно и холодно. Деревья распускаются очень вяло. И юг-то здесь какой-то студеный! На душе — тоска-тос-кущая. […]

Вчера, передают офицеры, в концерте одной пианистки из Львова «свободные граждане» России — солдаты не давали желающим ее слушать беспрерывным гоготанием, свистом и похабным ругательством… На улице же один из подвыпивших серых воинов громко вещал собравшейся вокруг него толпе, что никакого начальства теперь не должно быть… В городе много убийств и грабежей. Царство охлократии! К этому, очевидно, призывают вожаки и представители анархического синдикализма, проповедующие дикарям «перманентную социальную революцию», в переводе на удобопонятный российский язык в условиях российской действительности — не больше [и] не меньше, как к беспрерывным погромам! Не по носу еще пока табачок — эта прекрасная свобода для нашей готтентотской толщи народной, пропитанной до мозга костей началами провалившегося к дьяволу погромного деспотического строя с его распутством, блудодейством и христопродавством… […]

23 апреля. […] Офицерское кадровое хамье своим бестактным поведением провоцирует солдат, впору хоть бить ему морду! Зрелище этого меня прямо-таки изнуряет. К солдатам у офицерства самодержавного режима существует какая-то мелочная садическая мстительность; немудрено, что у солдат залегло на душе по отношению к этим привилегированным безголовым дикарям много ненависти и презрения. Воображаю, как серой массой будет теперь воспринят приказ военного министра об отмене обязательного отдавания чести!.. Армии теперь в России — нет и нет! Снабжение, продовольствие людей и лошадей, транспорт дошли до крайнего предела паралича и упадка! Нет командной спайки, нет дисциплины ни внешней, ни внутренней. Полный развал! Воевать нам нечем, а между тем здравый смысл говорит, что не уцелеть нашей прекрасной свободе в России, если Вильгельм будет самодержавствовать в Германии. Hannibal anteportas^[914], у нас же все перекувыркнулось, разрушено, дезорганизовано и идет нервная, импульсивная, горячечная, несвязная, разъединенная работа частных отдельных воль, отдельных групп, партий, классов, профессий, национальностей и проч. без государственного] чувства целого. Столпотворение вавилонское!

24 апреля. Под утро выпал снег, но скоро разведрилось и проглянуло солнышко. Наш «комкор» Ступин получил назначение командующим 9-й армией на Румынский фронт. Достойно и праведно есть! Вечером устроены были ему проводы с музыкой, тостами. Мне кажется, что я ему сказал наиболее содержательную речь по сравнению с другими ораторами. Особо в своей речи я подчеркнул его хорошее качество — привычное его отношение ко всяким недостаткам и промашкам солдат без злопыхательства, а с неизменным, всегда благодушным юмором русского человека! В ответной речи, по свойственной ему здравости ума, он, прежде всего, смело, не поперхнувшись, провозгласил здравицу за великую, свободную российскую республику, а затем усиленно взывал к готтентотам из офицерской братии возможно более быть тактичными в обращении с солдатом, сглаживать все острые углы во взаимоотношениях («солдаты, — сказал он, — что галки!..»).

Удручает меня буйствующая ленинская клика, вносящая разврат в революцию; в Петрограде, Кронштадте и нек[ото]рых еще городах уже, кажется, начались гражданские войны. В Киеве самочинно, явочным порядком формируются свои сепаратные украинские полки. Какой ужас предстоит впереди, если в таком направлении поведут свое «самоопределение» и прочие национальности и народности в России! Ужас в том, что преобладающий контингент населения-то наш — все «галки»! Трудная и сложная задача момента — возможно скорее их просветить и окультурить.

25 апреля. Ясный день. По телеграммам от 20–21 числа в Петрограде началась [по] ножовщина вследствие разногласия между правительствам] и Советом р[абочих] и с[олдатских] депутатов из-за ноты министр[а] иностран[ных] дел о задачах войны к представителям при союзных державах. Разрушены внешние формы строя, остались на развалинах лишь унаследованные старые навыки мысли и прежние дикие приемы отношения к ближним… Нужны новые люди.

26 апреля. День серенький. Кризис в Петрограде, кажется, накануне своего сравнительно благоприятного разрешения; Временное наше правительство, слава Богу, еще держится. Пошли, Господи, ч[то]б[ы] наша великая революция не была бы последним днем Помпеи!

[…] На позициях у нас происходит уж братание с неприятелем. В усталом моем мозгу копошатся сомнения и в нашей благороднейшей революции. Я вижу все-таки много лжи. В то время, как в отношении готтентотов есть тенденция водворить порядок среди них на основании силы убеждения и воздействия на совесть, в отношении нашего же Времен[ного] правительства пресловутый Совет рабочих и солдатских (батрацких и босяцких еще?) депутатов старается удержать его в своем повиновении при помощи штыков. Что за игра слов — «воля народа»; как ее отличить от «воли толпы»?! От охлократии — «недократии»?! Неужели тысячи дуболобых ослов могут быть умнее одного человека аристократического ума?! Еще слово — «закон»… Да всегда ли закон, как сухая догма, в отношении больших гарантий справедливости при своем приложении независимо от объективных данных обстановки может стать выше усмотрения — взгляда отдельного лица с чуткой совестью и лучшим, многообъемлющим умом? […]