Читать книгу - "Лени Рифеншталь. Мемуары - Лени Рифеншталь"

К числу моих посетителей тогда принадлежала Гертруд Эйзольдт,^[304] лучшая в то время исполнительница роли Пентесилеи. Она была одной из любимых актрис Макса Рейнхардта и играла в Немецком театре все главные роли. Гертруд так вдохновила идея снять фильм «Пентесилея», что была готова разучивать роль вместе со мной.

Меня с удовольствием навещал и Эмиль Яннингс. Я познакомилась с ним благодаря Штернбергу во время съемок «Голубого ангела». Наши беседы всегда проходили очень эмоционально. Последняя его картина «Разбитый кувшин» по комедии Генриха фон Клейста, в которой он играл роль деревенского судьи Адама, мне не понравилась. По-моему, получился всего лишь экранизированный спектакль, да и вообще эта блестящая пьеса не годилась для кино. Я восприняла фильм как нарушение законов жанра. Яннингс, казалось, был обижен.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил он.

Я осторожно попыталась пояснить свою точку зрения. Главным моим аргументом было то, что настрой публики в кинотеатре — другой, нежели в театре. В кино зритель — в отличие от театра — бывает весьма удивлен, если видит на экране комнату в крестьянском доме, где лежащий на кровати, сморкающийся толстый деревенский судья открывает рот и начинает говорить стихами. Яннингс же в ответ предостерегал меня от экранизации «Пентесилеи».

— Здесь вас ждет неудача — говорил он, — это театральная пьеса, она таковой и остается и никогда не превратится в фильм.

— Нет, — возражала я, — Пентесилея на сцене — нонсенс. Амазонки и картонные лошади — что за пошлость! Такой материал может быть воплощен только в кино. Если уж ставить «Пентесилею» в театре, то в качестве камерного спектакля, в исполнении хороших актеров — такая постановка могла бы стать событием. У меня совершенно другое видение этой пьесы. Что же касается вашего «Разбитого кувшина», то язык Клейста надо было в фильме так оформить музыкой и скорбными песнопениями, чтобы стихи звучали для нас столь же естественно, как проза.

Яннингс засмеялся и сказал:

— Вы начинаете убеждать меня.

И тут же стал расспрашивать о будущем фильме. Ему хотелось узнать все больше и больше, пока я наконец не пересказала чуть ли не весь сценарий, который, правда, существовал только в моей голове.

Уже вот-вот должно было взойти солнце, когда Яннингс отправился домой. Его слегка пошатывало: он выпил две бутылки вина и несколько рюмок шнапса. На прощание я сказала:

— Дорогой друг, если я благополучно переживу съемки «Пентесилеи» и оба мы будем в добром здравии, то обязательно снимем вместе фильм «Михаель Кольхаас» по нашему любимому Клейсту.

Чтобы писать сценарий в спокойной обстановке, я сняла шале в Кампене на Зильте, где жила вместе с матерью и секретарем. Сюда же привезли Сказку, белую кобылицу, купленную моим инструктором по верховой езде на конном заводе в Ганновере. Я намеревалась продолжить на острове свои тренировки.

Выдалась великолепная летняя погода, все было прекрасно — мои заветные желания, казалось, начали исполняться. В сопровождении Марго фон Опель, у которой тоже был дом на острове, я выезжала каждое утро, на восходе солнца. Верховая езда среди североморских дюн казалась прекрасным сном — до тех пор, пока Сказка не сбросила меня в заросли колючего кустарника. Тут было не до смеха: я оказалась вся утыкана бесчисленным количеством длинных колючек, и моей подруге потребовалось немало времени, чтобы их извлечь.

После верховой езды я проделывала свою «гимнастику амазонок», а потом принималась за сценарий. Никогда еще работа не давалась так легко. Сцены просто возникали перед глазами, требовалось их только записывать.

Для постановки игровых эпизодов мне хотелось заполучить Юргена Фелинга^[305] — одного из крупнейших театральных режиссеров Германии. Он был постановщиком выдающихся спектаклей у Грюндгенса^[306] в Прусском государственном театре на Жандарменмаркт, который в те времена считался первой сценой страны. Я написала ему и с нетерпением ждала ответа. Вскоре пришла телеграмма: «Вскакиваю на лошадь. Фелинг».

Какое счастье — я ликовала. Через некоторое время приехал и он сам. Поскольку у меня не было никакого сценического опыта, режиссер внушал мне большое уважение, рядом с ним я чувствовала себя новичком. Наше сотрудничество складывалось непросто. Во время бесед о будущем фильме Фелинг то и дело уходил в сторону, с особой охотой рассказывая о сексуальных отклонениях, которые, по его утверждению, он сам испробовал. Я же, напротив, была поглощена исключительно своей картиной. Кроме того, мне не нравилось, что он нелицеприятно отзывался о способностях Грюндгенса как актера и директора. Его суждения о последнем были столь уничижительными, что я пожалела, что решила сотрудничать с Фелингом. Меня одолевали сомнения, стоит ли нам работать вместе. Каким бы гением он ни считался, как человек Фелинг был мне неприятен.

С другой стороны, я не знала лучшего режиссера, чем он. Поэтому на многое приходилось закрывать глаза. Что же касается состава исполнителей и стиля будущего фильма, то здесь у нас никаких расхождений во мнениях не существовало. Фелинг был в восторге от выбранных мною мест съемок. Сцены битв между амазонками и греками должны были сниматься в ливийской пустыне, но не только из-за поддержки, обещанной маршалом Бальбо, — подкупало вечно голубое безоблачное небо, на фоне которого классические образы под высоко стоящим солнцем выглядели как высеченные из камня рельефы. Картина ни в коем случае не должна была походить на пестрые голливудские фильмы. С цветом я собиралась работать очень осторожно — использовать в основном бежево-коричневую гамму, преобладающую, например, в древних культовых сооружениях на Ниле.