Читать книгу - "Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости. 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс"

Эта тема, однако, заслуживает более пространного обсуждения. До недавнего времени подобные взаимодействия были недостаточно хорошо изучены — не только из-за нехватки источников, но и в результате ограничений, добровольно наложенных на себя многими историками. Компаративистский подход в противовес транснациональному преобладал в изучении сталинизма и нацизма во времена пика популярности теории тоталитаризма. Схожая картина сохраняется и сегодня. Использует ли исследователь компаративистский подход (как «прикладной» при изучении тоталитаризма), чтобы провести параллель между двумя тоталитарными режимами, или для того, чтобы подчеркнуть различия между ними, — в обоих случаях он пренебрегает запутанной и нередко скрытой историей культурно-политических обменов. Политизированная дискуссия («спор историков», или Historikerstreit) по поводу попытки Эрнеста Нольте «установить “причинную связь” между ГУЛАГом и Освенцимом» еще больше запутала ситуацию. В советской историографии аналогом «спора историков», пожалуй, можно считать дискуссию по поводу «Черной книги коммунизма», разгоревшуюся при выяснении того, какая из систем являлась более кровавой^{748}.

В последние годы новое поколение ученых начало возвращать из небытия информацию о сложных побуждениях, стоявших за российско-германскими связями, запутанными отношениями между советским и нацистским режимами, а также между праворадикальными и леворадикальными движениями. Несмотря на это, Майкл Гейер и Шейла Фицпатрик со всей ответственностью признают недостаточную изученность «переплетений» в истории двух стран — в отличие от хорошо исследованного «образа другого»^{749}. В настоящих условиях новые работы историков дают лучшее представление о немецкой стороне, чем о советской. Появились значительные исследования как о воодушевлении, так и о враждебности по отношению к России и большевистской революции, в чем были замечены участники германской «консервативной революции» 1920-х годов, включая видных деятелей нацистской партии^{750}. Что касается советской стороны, то здесь обсуждение международных тенденций слишком часто вращалось вокруг того, что именно думал по тому или иному вопросу Сталин — объясняющая все фигура, а не становилось систематическим исследованием предпосылок, практических действий или институций. Новые российские архивные материалы по Арплану позволяют дать подробную характеристику расширения отношений между советским режимом и правыми радикалами в Германии, а также вскрыть факты тайных дискуссий и неожиданные результаты взаимодействий между коммунистами и фашистами. С обеих сторон ставки были высоки: немецкие правые радикалы, открыто принимавшие некоторые элементы большевизма и сталинизма, вынуждены были сойти с политической арены после победы нацизма в 1933 году. В этой главе будут приведены доводы в пользу того, что через открывшиеся каналы общения с наиболее просоветскими «национал-большевистскими» элементами среди фашистских праворадикалов советские руководители получили чрезмерно оптимистическую и совершенно ошибочную оценку угрозы приближающегося триумфа фашизма в Германии.

В 1932 году сотрудники ВОКСа, советские дипломаты и чиновники решительно разошлись во мнениях по поводу того, сколько внимания и поддержки оказывать Арплану в отличие от проверенных германских организаций-партнеров, таких как Общество друзей СССР и Общество по изучению Восточной Европы, руководимое Отто Хётчем. По мере того как политическая жизнь Германии в начале 1930-х годов становилась все более поляризованной, появлялись случаи перекрестного членства, а также неприкрытое соперничество между двумя старыми организациями «друзей» и новоиспеченной. Например, преемником Хётча на посту руководителя Общества по изучению Восточной Европы стал в 1931 году (и оставался на этом посту до 1933 года) еще довольно молодой человек — Клаус Менерт, который был гораздо более расположен к советскому государству, чем его предшественник, поскольку верил в неизбежность перемен в Германии. Менерт родился в Москве в 1906 году, говорил по-русски без акцента и установил связи со многими нужными людьми во время своих поездок в СССР в конце 1920-х годов, став впоследствии влиятельным советологом. Его желание рассматривать Советский Союз начала 1930-х годов как позитивную экспериментальную модель для Германии привело к конфликту с консервативной старой гвардией Общества Хётча. Фактически Менерт на короткое время стал правым радикалом: он начал активно поддерживать «левых нацистов» — Черный фронт Отто Штрассера, созданный в 1930 году, после того как последнего исключили из нацистской партии. Поскольку новоявленный радикал имел исключительный опыт взаимодействия с советскими организациями и понимал русскую культуру, наиболее целесообразным для него, судя по его политической ориентации, было занять место в секретариате Арплана. Есть мнение, что Менерт, возможно, был даже автором названия этой организации^{751}.

Однако сами правые революционеры из Арплана, в отличие от умеренного националиста Хётча, а также большинства ученых и влиятельных политиков из его группы, вышли далеко за рамки геополитических прогнозов «восточной ориентации» — необычный поворот идеологического и политического интереса к ленинизму и зарождавшемуся сталинизму побудил их к контактам с советским государством. Яростный антизападный менталитет веймарской «консервативной революции» смешивался с русофильским элементом интеллектуальной эволюции германского национализма. Это стало очевидным уже в начале 1920-х годов, если исходить из того, что именно Освальд Шпенглер и Мёллер ван ден Брук, погрузившись в мир Достоевского, сформулировали основу «новых националистических» теорий «прусского социализма» и «Третьего рейха»^[65]. Немецким революционерам правого толка, которые стремились превратить надвигающуюся революцию из классовой в национальную, «пролетарская революция» могла дать поучительные уроки, которым готовы были следовать некоторые нацистские деятели, о чем свидетельствуют отдельные публикации. Другие приверженцы консервативной революции пошли еще дальше, открыто восхищаясь революционным авангардизмом большевиков, их методами политического насилия и способностью мобилизовать массы^{752}. Во время Великой депрессии интерес германских националистов к Советскому Союзу усилился и распространился на плановую экономику и — конкретнее — на пятилетний план, которые привлекали правых радикалов тем, что могли служить моделью для экономики Германии в ее стремлении преодолеть зависимость от стран Запада.