Читать книгу - "По ступеням «Божьего трона» - Григорий Грум-Гржимайло"

Едва мы успели устроиться и напиться чаю, как были удивлены появлением китайца, подавшего нам визитные карточки.

– От кого?

Оказалось, что их посылает нам какой-то ссыльный китайский чиновник, занимавший еще недавно важный административный пост, но, благодаря будто бы интригам, смещенный с него, лишенный всех знаков отличия, водворенный, так сказать, снова в народ и теперь доживающий свой век в захолустье по богдыханскому указу.

– Хочет вас видеть…

– Что же, милости просим!

Минут двадцать спустя показался и ссыльный – пожилой, невысокого роста китаец, который одет был разве только немного чище своего слуги. Он скромно уселся на предложенном ему почетном месте и сам начал рассказывать свою грустную повесть, из которой мы узнали, что он несказанно томится в такой глуши, какой ныне является Булунгир; что он обвинен был в злоупотреблении властью, в действительности же никакого злоупотребления не было, так как он освободил одного преступника не за взятку, а по внутреннему убеждению в его невиновности. Так как утешить его в его горе мы не могли, то и поспешили перевести нашу беседу на другие предметы. К сожалению, наш гость оказался не местным уроженцем и ничего не знал об окрестной стране. Знакомство это тем не менее принесло нам некоторую пользу: на следующий день он много помог нам в разыскании украденной у нас лошади, что, конечно, дало повод к новым его посещениям и даже взаимным подаркам, причем мы получили ишака и несколько пачек арбузных семечек и вермишели.

Нас он принял в кумирне, которая строилась на пожертвованные им средства. Здесь был сервирован чай и десерт, состоявший из печенья, сахара и засахаренных фруктов; прислуживали хо-шани. Почему он предпочел принять нас именно здесь, а не у себя на дому, – мы не знали, но обстановка, в которой мы очутились, оказалась крайне оригинальной.

Небольшая кумирня представляла деревянную постройку, возведенную на высоком фундаменте, почти в уровень с полуразвалившейся стеной Булунгира. Ее фасад был открыт и обращен в сторону пустыря, заключенного в названных стенах, на противоположном конце которого виднелись небольшие мазанки, скромно ютившиеся под сенью огромных тополей; внизу стояли наши лошади и окружавшая их толпа зевак, не спускавшая глаз со стола, за которым сидели брат мой и я. Мы чувствовали себя точно на подмостках и вдобавок стеснялись в необычной для нас компании ярко размалеванных истуканов, которые обступили нас со всех сторон и в которых стоявшая внизу толпа видела изображения высших существ. Это сознание невольно связывало свободу наших движений, а тут еще резала глаза и чрезвычайная яркость, вообще балаганная внешность всей обстановки кумирни. Нечего и говорить, что мы постарались, насколько то дозволяли приличия, сократить этот визит…

Современный Булунгир представляет небольшое селение, приютившееся в северо-восточном углу обширной и высокой ограды, намечающей границы старого города, о котором китайская история упоминает еще в XV в. Говоря «старый город», я выражаюсь, впрочем, не вполне точно. Булунгир никогда не был городом в общепринятом значении этого слова; это была хырма – резиденция какого-нибудь монгольского князька, ограда, защищавшая его становище от неожиданных нападений соседей. Оттого-то пустошь, заключенная в этих стенах, и не хранит следов каких-либо глинобитных построек, а самые стены не имеют, как в китайских городах, фланкирующих башен, зубцов и валганга.

В его окрестностях мы в последний раз охотились на сачжоуского фазана. Сверх того в его садах мы добыли для коллекции: Falco regulus Pall., Cerchneis tinnunculus L., Emberiza schoeniclus L., Leptopoecile sophiae Sew., Saxicola deserti Temm., S. montana Gould. и Ruticilla erythrogastra var. sewerzowi Lor. et Menzb. Впрочем, успеху этой охоты в значительной мере мешали ветры, дувшие с особенной напряженностью и притом попеременно то с востока, то с запада; 7 марта выпал даже снег – сухой, мелкий, иглистый, но пролежал недолго, скорее испарившись, чем стаяв под лучами солнца, показывавшегося лишь изредка и притом на одно лишь мгновение.

8 марта мы покинули Булунгир и вышли в степь, поросшую чием. Дорога круто отклонилась к юго-востоку и на шестом километре пересекла речку Ши-дао-гоу, на правом берегу которой виднелось небольшое селение Ши-дао. Тою же степью мы прошли еще шесть километров до следующего селения, которое расположено было на краю довольно крутого оврага, по которому протекала речка Чжу-дао-гоу. Подобный же овраг, но гораздо шире и глубже, пересекли мы и двумя километрами дальше. По дну его протекала речка Па-дао-гоу, пользующаяся у извозчиков дурной славой, так как летом ее разливы образуют невылазные топи. Обходя последние, дорога делает здесь излучину, отклоняющую ее от плёса Булунгира километров на десять; но и эта излучина, очевидно, еще недостаточна, так как мы видели колеи, уходившие еще далее в сторону.

Овраг Па-дао-гоу, да и пройденный ранее Чжу-дао-гоу, изобилуют ключами, питающими обе эти речки, которые, несмотря на свое стремительное течение, успевают разбегаться ручейками во всю ширь оврагов, образуя водную сеть среди густых зарослей тростника. Эти места – приволье для голенастых и плавающих, и, действительно, мы здесь видели белых цапель, черных аистов, куликов, гусей, турпанов и уток во множестве. Нечего и говорить, что это обилие водяной птицы разожгло аппетиты наших охотников, которые, сдав своих лошадей товарищам, не замедлили открыть ожесточенную пальбу, в особенности по кряковым уткам.

Они нас догнали, когда мы подходили уже к Чи-дао-гоу. Их трофеи состояли из десятка уток (Anas boschas, Dafila acuta) и одного экземпляра Nyroca ferruginea Gmel. для коллекции.

Чи-дао – такое же небольшое укрепленьице, как и Сяо-вань, но оно оказалось оставленным; равным образом покинуты были и близлежащие хутора. Только в одном из них мы нашли старика китайца, согласившегося продать нам несколько пудов камыша и просяной соломы. Чи-дао расположен на арыке, выведенном из р. Чи-дао-гоу; зимой же вода получается из колодцев: ее немного, она находится глубоко, но хорошего качества.

Речка Чи-дао-гоу протекает в 5 км к востоку от укрепления Чи-дао. Ее ложе также глубоко врезалось в почву, которая стала все более и более напоминать лёсс; все же, однако, и тут этот желтый мелкозем имел местами ясно-слоистое сложение и содержал в обилии гальку и гравий. За этой речкой, к стороне Су-лай-хэ, мы увидели лес, который уходил далеко на восток и, сопровождая течение последней километров на двадцать, заканчивался на левом берегу речки Ме-дао-гоу. Таких значительных и притом сплошных древесных насаждений мы нигде более не встречали в равнинном Китае.

Пройдя ключевые речки Лю-дао-гоу и У-дао-гоу и миновав развалины импаня и нескольких хуторов, мы на 11-м километре от Чи-дао пересекли широкий, каменистый и глубоко врезанный в почву плёс р. Сы-дао-гоу – одного из рукавов, на которые разбивается по выходе из гор, в урочище Да-ба, Булунгир. Отсюда дорога вступила в лес. Иначе я не умею назвать эти обширные поросли вяза и тополя, к которым в оградах, близ многочисленных здесь хуторов, примешивались джигда (Elcagnus hortensis), яблони и абрикосовые деревья. Среди этого леса мелькали и пашни. И когда мы спросили, как называется вся эта местность, то нам объяснили, что все пространство от р. Сы-дао-гоу до р. Ме-дао-гоу носит одно общее название Сань-дао, по имени главной водной артерии оазиса – Сань-дао-гоу, текущей через него двойным руслом и в таком же каменистом и глубоко врезанном ложе, как и р. Сы-дао-гоу. Эту реку Сань-дао-гоу мы пересекли на 14-м километре от Чи-дао; полтора километра дальше мы прошли мимо импаня и, наконец, вступили в большое базарное селение Сань-дао, расположенное на левом обрывистом берегу р. Ме-дао-гоу, составляющей восточный рукав р. Сань-дао-гоу. Через Ме-дао-гоу имеется мостик для пешеходов; телегам же предоставляется проезжать ее вброд, что не так-то легко благодаря крутому спуску к реке. Так как нам не было расчета останавливаться в тане, то мы перешли на правый берег р. Ме-дао-гоу и разбили свой бивуак в ограде заброшенного хутора, уже полузасыпанного песком.