Читать книгу - "По повестке и по призыву. Некадровые солдаты Великой Отечественной - Юрий Мухин"

Вот что рассказал однажды про свою молодость отец.

«Жил я в Усть-Волчихе, делал для людей балалайки и другие музыкальные инструменты, молод был, все ходили до свадьбы без штанов, в длинных холщовых рубахах, и вот пришли в мастерскую мать с отцом, увели меня в дом, надели штаны, подпоясали и повели сватать к девушке, которую я не видел никогда. Так мы и прожили не по любви и не родили детей».

Мастер на все руки, он построил нам хороший дом (пятистенок), который простоял до конца двадцатого века, мебель, сделал мне коньки, гитару, с которой я ходила в школьный струнный оркестр. Корове сделал ярмо, и мы ездили с ним на сенокос и на рыбалку. Лодку для рыбалки он сделал тоже сам, сплел сети. Знал, где брать грибы и ягоды в лесу, другие съедобные и лечебные растения. Учил ориентироваться на местности, искать воду, разводить костры, доить корову, варить кашу прямо в лесу. С тех пор я люблю лес.

Со всей округи везли ему муку-крупчатку даже из Семипалатинска, Славгорода, других мест Алтая и Казахстана, и он, умелый хлебопек, делал крендели и сушки, в печи. А около нее он сделал все удобства: яму, чтобы не наклоняться, полки для полуфабрикатов и готовых изделий. По времени договора приезжали заказчики и забирали товар. Потом его пригласили, и он работал в общественной пекарне. Выделывал он овчины, красил их, кроил и шил шубы. Трудно представить дело, которое бы он не мог бы делать или освоить. Я была всегда с ним рядом и все запоминала, как и что делается. Это великая истина — ребенка воспитывать своим примером через обучение труду с самого раннего детства. Никогда не надо отталкивать ребенка от себя, когда он интересуется тем, что выделаете.

Старшая сестра Катя, 1908 года рождения, работала в колхозе «Новый путь» няней в яслях, потом она окончила курсы материнства и младенчества в г. Новосибирске. По их окончании работала заведующей дошкольными учреждениями всю свою жизнь, только во время войны с 1941 по 1945 год работала инструктором в райкоме ВКП (б).

Мой брат Алексей, 1910 года рождения, никак не хотел учиться, окончил только 4 класса, но страстно любил лошадей. Как рассказывала мама, пойдет он в школу, а сам уйдет в нашу конюшню, сядет неприметный в уголок и глядит на нашу лошадь, а когда образовались колхозы, стал конюхом, чтобы быть рядом с любимицей. А когда нашу лошадь по возрасту передали из колхоза в школу, он ушел конюхом в школу. В 1935 году он женился, в 1936 году родился у него сын Виталий, в 1938-м — Владимир, в 1940-м — дочь Вера. Воевал в Финскую войну. Когда он вернулся с нее, много рассказывал, а больше всего меня поразило, и чему я не поверила, это то, что ему приходилось спать на снегу, только когда сама научилась этому и многому другому солдатскому делу, только тогда и поверила. Он добровольно, с благословения мамы, пошел в 1941 году на фронт и пропал без вести, мама с папашей взяли на себя всю тяжесть заботы о его семье. Жена его, Шура, работала уборщицей и не смогла бы осилить прокормить, одеть и обуть троих детей. Помогала в этом и моя сестра Катя. Семья была дружной, воспитанной. Кто тогда говорил о гуманизме и правах человека? Наверно, не говорили, потому что гуманизм реально жил в душах людей, общинных по своему устройству. Говорят всегда о том, чего у самого не хватает. И права тогда брали себе те, что соответствовали своим обязательствам.

Сестра Мария, 1916 года рождения, окончив в Волчихе школу крестьянской молодежи, по направлению колхоза поступила в медицинский институт в г. Омске. Затем там же вышла замуж за лезгина Муратханова, которого мы звали не иначе какЖеня, не окончив института. Это был очень порядочный человек. Она уехала с мужем в Алма-Ату. А потом они переехали в Кисловодск к его матери, где она и прожила до августа 2002 года.

Я же в семье была самой маленькой, все меня так или иначе баловали. Росла я своенравной девчонкой. Маленькую меня баловал особенно брат, который каждый вечер со мной занимался физкультурой (если это можно назвать так). Изгибал меня всячески, я лежа могла загнуть ноги за голову, делать мостик, стоять на руках, и в школе, когда делали пирамиды, на моем животе стояли другие дети с флажками. Это оказалось в моей жизни не лишним. Нам ничего не стоило бегать по зимним улицам босиком, и вроде не болели. Характер был настойчивый, всегда добивались своего.

Вспоминается один случай. Родители на корове поехали в другое село в гости к дяде, которого я очень любила, а родители меня не взяли, поехали без меня, а я вслед бегу и реву, со зла вслед кричу: «черти!», «черти!». Ну а это в нашей семье не только не позволялось, но и строго наказывалось за слово «черт». Мама за это сказала: «Снимай новое платье, будешь ходить голой». Конечно, платье-то было новое, жалко было снимать, но я его сняла, бросила на дорогу и голая бежала за ними и ревела до заикания. А было мне всего 4–5 лет. Родители остановились, подняли платье, а я даже разговаривать не могла, но радости не было конца — ведь взяли! Добилась! Вот я тогда и поняла (ребенок!), что если захочешь, то всего можно добиться. Зато какая радость, по приезде к дяде меня ждал сюрприз. Дядя Гриша меня взял на руки и понес в сарай, а когда мы вошли, на его плечо сел филин, но небольшой, его дядя подобрал с больной ножкой и вылечил. Я была в восторге. А про себя думала: вот не взяли бы — я и не увидела бы филина. С этим я вошла в сознательную жизнь. В эти же годы или чуть старше я умудрилась сходить в школу с инспекцией успеваемости моей сестры Марии. Так и было, зашла в класс, учитель спрашивает:

— Что девочка тебе? Учиться пришла?

— Нет, — отвечаю, — я пришла спросить о том, как наша Манька учится.

Жили не так, как сейчас. Керосин привозили, не всегда давали всем, только членам потребкооперации понемногу. Чаще мой брат щипал лучину, и под этот свет мама пряла пряжу. Потом уже стали давать электрический свет на 2–3 часа по вечерам. Потом добавили еще час, еще час… Затем и радио провели. Вот тут народ воспрянул, даже тот, кто не верил Советской власти, убедился, что эта власть — для людей. Но были люди, которые по своему характеру или по своему интересу вредили хорошим делам. Репрессированный в те годы — сейчас герой. И он, и его дети получают больше привилегий, чем дети моего брата, погибшего в войну.

А они дети и внуки тех кулаков и подкулачников, что явно мешали строительству социализма, подъему качества жизни и культуры народа. А ведь и так они получили образование, жили как все, а кое-кто, как началась война, перебегали к немцам, пользуясь прошлым дедов и отцов. Я это доподлинно знаю.

Вот один пример.

Всоседяху нас жили Лопины. Отец был председателем колхоза «Новый путь», считался партизаном Гражданской войны. А моя мама говорила, что он не воевал, а, пользуясь своим положением, растащил добро купца Чернова, который держал большой магазин (здание и сейчас цело), склады кирпичные. Итак, Лопин был председатель, Чупахин — заместитель, а Кощин, наш сват, был счетоводом. Они вели двойную бухгалтерию. Так, они не все трудодни засчитывали при выдаче. Моя сестра Мария тогда работала в колхозе, а учитывали лишь 50 % трудодней. Вот эту тройку и осудили как врагов народа, репрессировали. Мне было тогда лет 14–15, а Зоя Лопина была мне подружкой (и сейчас осталась). Зимой я пришла к ней, она сидела на печи, и я залезла к ней. Она мне рассказала, что ночью приходили энкавэдэшники, описали все и скоро должны приехать забирать. А в горнице сложены посуда-хрусталь, синяя посуда (потом узнала, что это «кобальт»), шубы дорогие, шапки, овчинные шубы, большие рулоны ткани и т. д. Приехало много подвод, розвальни, и из завозни стали грузить мешки с мукой и еще с чем-то, не знаю, квадратные куски мороженого мяса, сала, пакеты масла и т. д. Вот так они жили, а люди недополучали по трудодням, да и от государства они прятали. А сейчас такие и их дети с пеной у рта кричат о ГУЛАГе.