Читать книгу - "Дворянские гнезда - Нина Молева"

«Безумное гонение имени» – теперь к нему присоединились вчерашние друзья и знакомцы. Спор графа Толстого и славянофилов о порядке погребения. Правда, Погодина нет, а Шевырев два дня как болен. Константин и Сергей Аксаковы, Хомяков, Петр Киреевский не соглашаются с хозяином дома и одновременно с ним отступаются вообще от участия в похоронах. Пусть ими занимается, если на то его воля, Московский университет! На следующий день профессора Московского университета выносят на руках гроб из мгновенно ставшего чужим дома, студенты доносят останки писателя до университетской Татьянинской церкви. Двое суток движение по Большой Никитской становится невозможным из-за сплошного потока прощающихся.

Из донесения московского генерал-губернатора графа А. А. Закревского шефу жандармов графу А. Ф. Орлову: «Приказано было от меня находиться полиции и некоторым моим чиновникам как при переносе тела Гоголя в церковь, так равно и до самого погребения. А чтобы не было никакого ропота, то я велел пускать всех без исключения в университетскую церковь. В день погребения народу было всех сословий и обоего пола очень много, а чтобы в это время было тихо, я сам приехал в церковь…» Полицейский надзор над «ненужным» именем вступил в действие. Но это не помешало Москве на руках отнести писателя к месту его последнего упокоения – в Данилов монастырь.

Сын генерал-адъютанта Павла I, граф А. П. Толстой в отличие от отца не обладал административным талантом, тем более широтой интересов. Как генерал-губернатор Твери, а затем Одессы, он служил поводом для анекдотов и уже в 1840 году вышел в отставку. Ерёма, прозвище графа, предпочел уехать из России. Его супруга, правнучка А. Д. Меншикова и грузинского царя Бакара, помимо крутого нрава и экзальтированности, была известна «сонной болезнью», что не помешало ей сразу после похорон Гоголя деятельно приняться за уничтожение его комнат. Предпринятые Толстыми переделки стерли все следы пребывания писателя в доме. Обе его комнаты были разделены перегородками на швейцарскую – со стороны сеней – и несколько клетушек для прислуги с выходами во внутренний коридор.

Идея полной перестройки дома возникла в 1856 году в связи с неожиданным после стольких лет отставки назначением А. П. Толстого обер-прокурором Синода, но реализации не нашла. Супруги переселились в Петербург. А. Е. Толстая приехала в Москву только в 1873 году, чтобы похоронить прах умершего в Женеве мужа и расстаться с домом.

Отныне городская усадьба на Никитском бульваре переходит в руки родственников М. Ю. Лермонтова. Первой ее приобретает вдова родного брата бабушки, поэта А. А. Столыпина, в свое время предводителя дворянства Саратовской губернии А. А. Столыпина. М. А. Столыпиной наследует одна из ее дочерей – двоюродная тетка Лермонтова, Н. А. Шереметева. Именно она и осуществляет значительную часть задуманных еще графиней Толстой перестроек.

Прежде всего надстраивается в камне гоголевская половина – раньше второй этаж над ней был деревянным. Перегородки в кабинете и приемной писателя делаются капитальными. Сводчатые перекрытия подвала, говорившие о его возрасте, заменяются асфальтированным бетоном и вытяжными каналами. Но главное – переделываются на обоих этажах голландские печи с трубами, причем при верхних устраиваются вентиляционные камины. Иными словами, существующие в наши дни печи не имеют ничего общего с гоголевскими и не позволяют решить вопроса о печально знаменитом камине, поглотившем рукописи писателя. То же относится и к заново положенным паркетным полам. С пристройкой в 1901 году трехэтажного доходного дома по бульвару (ныне встроен в так называемый Дом Главсевморпути, № 9-11) кабинет Гоголя превращается в его швейцарскую.

Никакого интереса не проявляет к памяти писателя и последняя перед Октябрьским переворотом владелица дома, сестра Н. А. Шереметевой – М. А. Щербатова, вышедшая замуж за сына издателя, М. И. Каткова. Андрей Михайлович Катков представлял новый тип аристократа. Действительный камергер Двора, подольский уездный предводитель дворянства, член Учетно-ссудного Комитета конторы Государственного банка, член многих благотворительных организаций и к тому же церковный староста церкви Николая Чудотворца при Императорском лицее, он является председателем Российского комитета виноградарства и виноделия. В 1908 году он возводит на месте всех хозяйственных служб усадьбы еще один доходный корпус (№ 7), корреспондирующий с главным домом, но в действительности представляющий первый в Москве опыт блочного строительства, осуществленный архитектором Челищевым. В этом флигеле Катков открывает магазин собственных вин, молочную лавку опять-таки поставляемых из его подмосковного имения молочных продуктов и сдает помещение под известную в городе детскую лечебницу.

После Октябрьского переворота гоголевский дом надолго превращается в коммунальное жилье. А 31 мая 1931 года прах писателя переносится из превращенного в концлагерь для малолетних преступников Данилова монастыря в Новодевичий. Вместе с надгробным камнем – покаянием Аксаковых перед памятью друга: укоры совести по поводу самоотстранения от похорон Гоголя побудили их позаботиться о надгробии, и в южных степях удалось найти соответствующей формы валун, который стал основанием водруженного на нем креста.

Следующий приступ заботы о Гоголе – в связи со 100-летием его кончины – оказался самым разрушительным. Место народного, созданного замечательным скульптором Н. А. Андреевым на собранные по подписке средства памятника на Арбатской площади занял дежурный монумент работы официального скульптора Н. В. Томского с надписью: «Великому русскому художнику слова Николаю Васильевичу Гоголю от Правительства Советского Союза». Одновременно в Новодевичьем монастыре был снят аксаковский памятник, замененный также бюстом работы Н. В. Томского. Памятник работы Н. А. Андреева сначала исчез в фондах Музея архитектуры, затем оказался в талызинском саду, где продолжает существовать до сих пор.

Еще в 1966 году последовало решение правительства РСФСР о первоочередном создании в мемориальном доме единственного тогда в Советском Союзе музея Гоголя. Последующие девять лет потребовались для отселения жильцов и восстановительного ремонта дома – о подлинно научной реставрации вопрос не стоял. В результате был искажен вестибюль – сени, нарушена планировка обоих этажей. Тем не менее талызинский особняк получил путевку в жизнь, но без хозяина. Государственный Литературный музей от него отказался. Наспех найденный арендатор – 2-я Городская библиотека, в прошлом созданная по инициативе Н. К. Крупской под названием «Долой неграмотность» и единственная в Москве имевшая штат книгонош, доставлявших заказываемую литературу на дом, переделала все помещения для своих нужд, в том числе и гоголевскую половину, приспособленную под книгохранилище.

Борьба за Гоголя, в которую на этот раз вступила пресловутая «общественность», но главным образом МГО ВООПИК, привела к очередному восстановлению гоголевской половины и открытию в ней мемориала с типологической экспозицией из фондов Исторического музея. Но подлинно живыми комнаты писателя сделали москвичи. Среди их подарков были предметы обстановки 1840-х годов – от настольных часов, ковра в кабинете до каминного прибора, щипцов для снятия нагара со свеч. Повторение посмертной маски Гоголя подарила мемориалу внучка скульптора Н. А. Рамазанова, снимавшего эту маску. Предметы личного обихода писателя пришли от известного живописца, профессора Э. М. Белютина – фаянсовая чернильница из «флигеля Гоголей» в имении «Кибинцы», игольница, которую писатель брал с собой в дорогу, нотные альбомы. Кровать в кабинете покрыла великолепная русская шаль, кашемировая, «турецкая», как их называли, от известного искусствоведа и специалиста по теории реставрации А. Н. Лужецкой. Москвичи как будто дарили писателю то душевное тепло, которого ему так не хватало при жизни.