Читать книгу - "Цепь Грифона - Сергей Максимов"

1941 год. Сентябрь. Хельсинки

Несмотря на солнечный день, в загородной резиденции Верховного главнокомандующего вооружёнными силами Финляндии барона Маннергейма включили отопление, а в сумрачном рыцарском зале замка горел камин. Присутствующие разговаривали на русском языке.

– Доблесть русского солдата спасает сейчас Финляндию, – почти торжественно произнёс верховный главнокомандующий Карл Густав Эмиль Маннергейм, и голос его гулко отозвался эхом в высоте рыцарского зала, украшенного старинными доспехами.

Генерал финского Генерального штаба Пул в недоумении поочерёдно переводил взгляд с Маннергейма на Суровцева и обратно. Одетый в костюм для верховой езды Суровцев не растерял военной выправки, но скорее был похож на дипломата во время отдыха, чем на советского разведчика. В его облике трудно было обнаружить следы недавнего тюремного заключения и следы напряженной работы первых месяцев войны в особой группе маршала Шапошникова. Здесь, в союзной Германии Финляндии, он так же много трудился и мало спал. Точно созданный для неприятной кабинетной работы, он сохранял физическую бодрость и светлую голову. Суровцев имел аристократичный вид рядом с одетым в генеральский мундир Пулом. В сравнении с постаревшим за последние годы Маннергеймом, облачённым в полевую генеральскую форму, он смотрелся свежо и моложаво.

– Вы хотите сказать, ваше высокопревосходительство, что под Москвой решается судьба не только России? – попытался погасить пафос такого заявления Суровцев.

– Именно так и не иначе, – сухо, с достоинством подтвердил фельдмаршал.

Являясь с 1934 года фельдмаршалом, Маннергейм не требовал от окружающих обращаться к нему в столь высоком звании. Он отдавал себе отчёт, что маршальское звание было и оставалось пока только званием почётным. Само его появление в маленькой Финляндии он считал несерьёзным. Что говорить, если даже маршал более крупной Польши, ныне покойный Пилсудский, воспринимался и смотрелся в этом звании опереточно. Звание маршала предполагает не одну или две, а многие и многие крупные военные победы, приведшие к серьёзным, часто необратимым, политическим результатам.

Генерал Пул, не скрывая раздражения, встал со своего кресла и подошёл к камину. Двумя руками принялся орудовать каминными щипцами. Душевное спокойствие, с огромным трудом приобретённое им за годы пребывания на чужбине, подобно дровам в камине быстро сгорало. Финской генерал Аксель Пул превращался в прежнего порывистого поручика русской армии Алексея Пулкова.

– Я решительно отказываюсь понимать и тем более принимать такую логику, – бросая в камин берёзовые поленья, говорил он.

– Эта логика есть логика сложившейся ситуации, – точно разъяснял свою позицию Маннергейм. – На все упрёки ко мне со стороны Гитлера я могу теперь отвечать, что если даже великой Германии не удаётся сломить сопротивление советов, то глупо требовать этого от маленькой Финляндии.

– Ваше высокопревосходительство, – дипломатично и мягко повёл свою речь Мирк-Суровцев, поднимаясь из кресла, – я хотел бы в вашем присутствии поблагодарить генерала Пула.

Пулу ничего не оставалось, кроме как оставить в покое камин и повернуться лицом к Суровцеву.

– Пожалуйста, – кивнул бывший генерал свиты его императорского величества Николая II.

– Ваше превосходительство, – подчёркнуто официально и многозначительно начал Сергей Георгиевич, обращаясь уже к Пулу, – я в полной мере сумел оценить вашу открытость, а также истинное благородство, с которым вы вели со мной дела. Я был рад встретить в вашем лице достойного представителя финского генералитета. Наша встреча для меня приятна ещё и тем, что я воочию мог подтвердить своё высокое мнение о вас, как о достойном офицере русской контрразведки, с коим мне посчастливилось плечом к плечу воевать на русско-германском фронте в далёком 1916 году.