Читать книгу - "Жена комиссара - Светлана Шахова"

– Не слушай. Сказки, – буркнул Коля. – Никаких Дедов Морозов не бывает.

– Как это не бывает? – наигранно возмутился «Чарный Петрусь». – А кто же, по-твоему, подарки детям приносит?

Вид у Коли стал более заинтересованным.

– Что ещё за подарки?

– Да вот же! Налетай! Разбирай!

Глава 8

Лишь только стаял снег, Елизавета с Колей, прихватив Танечку, отправились на поиски работы. В ближайшей деревне их подрядили копать огород. Сын усердно орудовал лопатой, не отставая от матери.

Наконец свежевспаханная земля превратилась в длинные, ровные грядки. Елизавета подняла со скамейки дочку, завёрнутую в одеяльце, отошла в сторону. Присев на бревно, приложила малышку к груди.

– Лиза, – из-за спины проговорила пожилая тучная украинка, – у нас ще коровки, пришло времячко их на луг’ выг’онять. Пог’лядели мы с муженьком на вашег’о мальца, больно уж вин ловко справляется. А дайте-ка яг’о нам в пастушки. Денег’ не заплатим, но кормить будемо досхочу.

На обратном пути Коля гордый, что для него нашлось дело, приосанился, подтянул и без того прилипший к позвоночнику живот.

– Вот это удача! Правда, мама? – сказал, энергично вышагивая, будто и не устал.

Елизавета улыбнулась через силу, кивнула. Живя настоящим и отчётливо понимая, что каждый новый день может стать последним, ей всё виделось таким зыбким, таким вре́менным. Сердце беспрестанно болело за детей. Вот и теперь не отпускали тягостные мысли:

«Надя и Николай, хоть и кичатся, что старшие, но, как ни крути, – дети. Им бы учиться, так нет же – вынуждены зарабатывать на пропитание. А Танечка? – приподняв уголок одеяла, она страдальчески взглянула на спящую малышку. – Почти не растёт девчоночка и в весе едва прибавляет. Да и где ж с такого-то водянистого молока окрепнуть?»

Задавленная переживаниями и преследуемая навязчивой мыслью, что дочка умрёт, Елизавета готова была заплакать, но при сыне сдержалась.

***

Коля быстро освоился с пастушьим ремеслом. По мере того как дни становились длиннее, он возвращался домой всё позже. Как-то задержался намного дольше обычного. Не в силах маяться в ожидании, Елизавета собрала девочек и вместе с ними отправилась к сыну в надежде подхватить его где-нибудь на середине пути.

Вечер уже накинул на землю полупрозрачное серое покрывало сумерек, но Коля так и не встретился. За перелеском на поле показалось стадо. Миновав по ухабам добрую часть пути, Елизавета узнала в маленьком пастушке сына. Тот пустился к ней, помахивая плёточкой. Остановился, шумно втянул воздух. В животе у него громко заурчало.

– Коленька, сыночек! Почему ты так долго? Покушал ли?

– Нет ещё, – беззаботно ответил тот; подхватил Арину на руки, покружил, поставил на траву. – Сейчас хозяева ужинают. Велели мне позднее коров пригонять. Собирался уже, а тут вы. Подождите, скоро вернусь! – крикнул он удаляясь.

Елизавета присела на пенёк. «Вот так-та-а-кк! – бурлило внутри. – Обещали кормить досыта, а сами голодом мальчонку заморили… Будем сидеть на хлебе и воде, но на такую работу больше сыночка не пущу».

Она не любила показывать детям страдания, но сегодня слёзы «не спрашивались», текли ручьями.

Глава 9

Танечка кричала, не переставая. Захлёбывалась слезами. Судорожно глотала воздух. Протяжно подвывала, опять заходилась криком. Короткие передышки сменялись новыми взрывами рыданий. Прижимая дочку к груди и нежно покачивая, Елизавета тоже обливалась слезами.

Когда пришла Катерина и, раскутав, попробовала осмотреть малышку, та, дёргая малюсенькими ручками и ножками, вовсе забилась в истерике. Соседке ничего не оставалось, как снова завернуть Таню в одеяльце.

– А лёг’онькая-то какая. Килог’рамма два, не более… – проговорила печально и, немного помолчав, скорбно добавила: – Елизавета Тихоновна, сами видите – хочет девчушка к анг’елам отправиться… Но не может… Отпустите её. Выйдите отсюдова ненадолг’о. Дайте отойти с миром.

– Катя, опомнись, что ты говоришь! – вскричала Елизавета, выхватывая ребёнка. – Не-ет! Не-ет! – запричитала, рыдая. – Она будет жить, моя кроха!

Комната наполнилась душераздирающими рыданиями. Отчаянные стенания взрослых смешивались со всхлипами и подвыванием детей.

– Сделайте по-моему, – задыхаясь от волнения, снова заговорила Катерина. – Дайте девчоночке без вас побыть. Тут же и Надя, и Коля, и Аринушка останутся. Вот увидите – стихнет Танечка. Авось не помрёт…

Дрожащими руками Елизавета положила бьющегося ребёнка на кровать и, зажав ладонями виски, выбежала из комнаты. Бросилась на лавку. Вскочила. Заходила кругами по кухне. Снова упала на твёрдое сиденье.

Закачалась вперёд-назад, вслушиваясь в мерное шиканье:

– Ш-ш-ш. Ш-ш-ш.

«Катя успокаивает детей», – наконец проникло в сознание.

Она поднялась. Медленно подошла к ведру. Зачерпнула воды, выпила залпом и… выронив кружку, застыла от внезапно наступившего безмолвия.

Елизавета не подозревала, что тишина бывает настолько пронзительной, морозом пробирающей до костей, парализующей мысли и тело…

***

Снова помогал отец Николай. Она лишь отрешённо наблюдала за происходящим, ощущая себя в каком-то давно увиденном сне. Всё та же лошадь, впряжённая в телегу, тот же возница. Гробик, только очень маленький. Кладбище, где осенью хоронили маму. Теперь рядом с бабушкой Варварой кладут внучку Танечку…

Вернувшись домой, Елизавета поняла, что жить здесь больше не сможет. Страдание душило, скручивало, отдавалось болью во всём теле.

Пытаясь решить, как быть дальше, она вспомнила разговор, где пани Фальковская упоминала, что в городе освободилось много домов, брошенных беженцами, и теперь тот, кто остался без жилья, беспрепятственно может занимать пустующее.

Следующим утром семья покинула насиженное место.

К полудню Адамково осталось далеко позади. На пути попадались разрозненные участки, но Елизавета проходила мимо. Она боялась оказаться оторванной от людей, да и где тут найти работу?

Но вот показалась улица с ровными рядами домов, окнами уставившихся друг на друга.

Елизавета постучала в крайний.

– О! Пани! Вы, похоже, ищите жильё! – дружелюбно воскликнул по-польски невысокий пожилой мужчина, похожий на шар.

– Да-да, нам с детьми нужен дом и работа, – ответила она взволнованно.

– Ну, так селитесь через стенку! Нам веселее будет. К тому же здесь – на Хмельницкой – одни поляки остались. Кому-нибудь помощница точно понадобится. Постойте там минутку, – он юркнул за дверь.

Отойдя к пустой половине и заглядывая через забор, Елизавета подумала, что крепкая, аккуратная избушка напоминает домик-крошечку из детской сказки. Тут с новой силой в груди защемила тоска по Танечке. Силясь хоть немного унять горечь утраты, Елизавета принялась прикидывать, как приступить к поискам работы.

Наконец сосед вернулся. За ним, позвякивая связкой ключей, семенила высокая улыбчивая женщина.

– Мы – Хладынские, – бархатным голосом певуче проговорила она, отпирая калитку. – А вас, как зовут?

– Лиза я, – ответила Елизавета, помня, что у поляков не принято называть людей по имени-отчеству.

– Ну что ж, пани Лиза, пойдёмте хоромы осматривать, – предложила соседка и приглашающим