Читать книгу - "Березина. Короткий роман с послесловием (изд. 2-е, испр. и доп.) - Израиль Аркадьевич Мазус"

Глава VI

Солнце едва поднялось над лесом, когда карета Энгельгардта подкатила к имению. В барском доме было тихо, и он направился к флигелю, где жил. В тот день, когда он уезжал в Вильну, прошел сильный дождь, и теперь вся земля вокруг флигеля заросла травой. Дворовые люди знали, что траву вокруг флигеля управляющий любит выкашивать сам, и рядом с дверью, под навесом, приготовили ему литовку. Энгельгардт вошел в дом, перед тем с особым удовольствием коснувшись пальцами мезузы[12], переоделся в легкую полотняную одежду и начал с того, что стал выкашивать дорожку в сторону барского дома. Вскоре к нему тихо подошел Кулик, деревенский староста, крепкий мужик с белой бородой, и спросил, почем в Вильне пшеница. Энгельгардт ответил, что двадцать рублей за четверть[13].

— Вот оно как! — сказал Кулик, покачал головой и отошел.

— Что же ты меня не спросил, на сколько срубов я договорился? — крикнул ему в спину Энгельгардт.

— Боялся услыхать, что не нужны больше наши срубы, — ответил Кулик, и, медленно повернув голову назад к Энгельгардту, спросил: — Неужто и вправду на все десять?

Мужики, что сидели невдалеке на бревнах, поднялись и встали за спиной Кулика. Они не сводили глаз с Энгельгардта, на их лицах блуждали улыбки.

— И не только на десять, — весело засмеялся Энгельгардт, — но еще и на пять новых. Сегодня к вечеру ждите подводы. Есть и задаток.

Энгельгардт прислонил литовку к дереву, ушел к себе и вскоре вернулся с деньгами в руках, которые передал Кулику. Староста медленно пересчитал деньги, потом крепко сжал их в кулаке и поклонился Энгельгардту. Следом за ним поклонились и мужики.

Земля вокруг флигеля была ухоженная, и Энгельгардт косил широко, не опасаясь камней. Лицо его было мокрым от пота, когда из дома выбежал молодой князь Николай Александрович, Коленька, и подбежал к нему.

— Моисей, ты опять меня не послушался, — закричал Коля, — обещал привезти Давида, а сам в который уже раз приехал без него. Я из окна видел, как ты приехал, и так огорчился, что снова заснул.

— У Давида много занятий по дому, — ответил Энгельгардт. — А вы с пользой ли провели время, что меня здесь не было?

— Представь, я стал перечитывать священное писание и вдруг оказался в полном недоумении. Откуда взялась на земле вторая женщина, та, что стала женой Каина? И как ее звали? Почему я раньше этого не заметил? Почему о ней нигде ни слова?

— Должно быть, упущено от злодейства, что совершил Каин. Не до нее было! — улыбнулся Энгельгардт.

— Это ты мне объяснил совершенно по-еврейски, — недовольно проговорил Коля, — с туманом, а мне правду знать хочется.

— Вот и идите, Николай Александрович, к вашему французу, который вас так хорошо научил про еврейский туман, — весело сказал Энгельгардт, — он вам про жену Каина все и объяснит. А ко мне-то зачем пришли?

— Вот ты и обиделся, а я случайно это сказал — не подумал. Уж ты меня прости, глупца. Дай лучше литовку, я тоже косить хочу, а то меня, на тебя глядя, завитки берут.

— Моисей Григорьевич, голубчик, до чего же я рада, что ты приехал, — подошла Анна Александровна, княгиня Осташкова. — А про дела мне не докладывай. Я по твоему лицу вижу, что все у тебя получилось. Ведь получилось же, да?

— Получилось, — сказал Энгельгардт. — Все хорошо.

— Послушай, Моисей Григорьевич, а я знала, что ты сегодня приедешь. Сон приснился, — и княгиня залилась веселым смехом, — что мы с тобой чай пить собрались, а ты головку сахара принес, которую никто из дворовых расколоть не может. Долго мы с тобой так сидели, пока я от огорчения не проснулась.

— Вы еще больше огорчитесь, когда узнаете, что сахар, который я привез, и вправду расколоть нельзя. Ваши сны опасные, надо пойти топор наточить и проверить.

— Ты, Моисей Григорьевич, хотя и смеешься, а по глазам вижу, что ты о чем-то другом думаешь. Верно ли? — спросила княгиня.

Энгельгардт захотел сказать княгине о том, что не идет у него из головы визит к своим родным одного чиновника из Петербурга, как вдруг в воротах усадьбы появилась прогулочная коляска городничего, а в ней Гридин.

— Этот господин мне незнаком, — тихо сказала княгиня, направляясь к Гридину.

— Он вчера в доме моего брата гостем был, — проговорил Энгельгардт.

— Вот как! С каким же он ко мне делом?

— Не мог проехать мимо столь замечательного имения, — словно бы отвечая на вопрос княгини, сказал Гридин после того, как представил себя, — кроме того, я знаком с вашим управляющим.

Вскоре княгиня повела Гридина в дом, а Энгельгардту, обернувшись, сказала:

— Моисей Григорьевич, иди переоденься и тоже приходи.

Войдя вместе с Анной Александровной и Колей в гостиную, Гридин удобно расположился в кресле и готов был с легкостью повествовать о последних столичных новостях, когда Анна Александровна со смущением спросила, не сын ли он Ивана Петровича Гридина, в полку которого начинал служить ее муж, покойный князь Осташков.

Глаза Гридина радостно загорелись, он ответил утвердительно, однако же и он, подобно Анне Александровне, испытал при этом некоторое смущение.

— Стало быть, вы во всех подробностях наслышаны о моей Одиссее, — вздохнул с печальной улыбкой Гридин.

— Стало быть, да. Горевала вместе с вашим несчастным отцом. Каково ему было-то?! Единственный сын! Но ведь и вам тоже каково было, Георгий Иванович?

— Да что было-то? — нетерпеливо закричал Коля. — Неужто в плен к басурманам угодили?

Анна Александровна и Гридин весело засмеялись, после чего Гридин сказал с чрезвычайной серьезностью:

— В крепости, Коля, был. В цепях закованный. При Павле Петровиче. По молодости лет очень голова кружилась от вольностей французских. Не знал тогда, где именно пределу стоять между неприятными мыслями о царствующей особе и пользой для отечества…

— Как хорошо и ясно мысль свою выразили, Георгий Иванович! — воскликнула Анна Александровна.

Коля во все глаза смотрел на руки Гридина, ища на них рубцы от цепей.

— Раны на руках быстро заживают, — сказал Гридин, — а на душе… нет. Так ведь только никто этого не видит.

Когда вошел Энгельгардт, Анна Александровна поспешно проговорила:

— Ну полно об этом, полно…

При ярком дневном свете Энгельгардт выглядел не столь загадочным, каким показался Гридину вечером, да еще среди деревьев. Разглядывая Энгельгардта вскользь и незаметно, Гридин с усмешкой подумал, что, пожалуй, Энгельгардта, в отличие от его братьев, невозможно было бы отличить