Читать книгу - "Державный - Александр Сегень"

Да, с самого раннего детства Андрей не любил брата старшего. Радовался, когда отец дразнил его горбатым, за то, что Ванька вечно сутулился — тощий, длинный, противный. Всё этому Ваньке — великокняжеское наследие, невеста Маша, удивительной красоты девушка, престол Московский, слава. Хотя ни батюшка, ни матушка его не любят. Он старался не замечать проявлений их ласки к Ивану, а когда они против него что-то колкое говорили, видел и запоминал. Но ведь и впрямь матушка Андрея больше всех своих сыновей любила! Вот и договорилась бы с батюшкой, чтобы тот престол свой ему, а не Ивану наследовал. Да нельзя было, по закону нельзя, вот несправедливость-то какая!

Особенно злился Андрей на старшего брата за то, что Иван отца успел зрячим застать, а он родился, когда батюшка уже слепой был. Помнится, матушка как-то раз сказала Андрею, когда тому уж лет десять, кажется, было: «Ты во мне завёлся в хорошие дни, а когда я тебя во чреве носила, случились беды страшные — батюшку ослепили, престола лишили, в Углич сослали. Столько горя! Оттого ты у меня такой горяй получился».

Он и сам замечал, что другие люди куда спокойнее и терпеливее, чем он. Да разве с собой можно что-то поделать, изменить себя? Чуть что, бывало, он так и лез на Ивана с кулаками, а тот неизменно его поколачивал. Однажды Андрей даже убить хотел брата, подкрался к нему с шестопёром, да Иван и тут учинил расправу — выхватил у него пернач и самому же ему тем шестопёром по лбу треснул. Не очень сильно, но крови было много, и до сих пор на лбу рубец остался. А вот за что он хотел тогда убить Ивана, почему-то напрочь забылось. Должно быть, за всё сразу.

Проехав вёрст двадцать, добрались до Вереи. Дальше, на другом берегу Протвы, уже стали попадаться небольшие великокняжеские заставы. Когда миновали очередное сельцо, Борис сказал:

— Кажись, полпути проехали до Кременца. А как до Голтяева доедем, и вовсе треть дороги останется.

— А Голтяево-то не твоё, хоть тебя и зовут Голтяем, — поддразнил брата Андрей Васильевич.

— А почему дядю Бориса Голтяем зовут? — спросил Ваня.

— Не догадываешься? Да потому, что его Антиох догола ограбил, вот почему, — не моргнув глазом соврал князь Андрей. На самом деле Бориса ещё с детства звали Голтяем. Бабушка Марья Фёдоровна, мамина мама, происходила из рода Голтяевых и любила рассказывать внукам о сказочном богатыре Голтяе. Бориска часто, играя, изображал из себя сего Голтяя, оттого-то его так и прозвали.

Теперь, услышав пояснение Андрея, Борис хмыкнул и чуть слышно пробормотал:

— Ну пусть так.

— Не очень-то догола, — усомнился четырнадцатилетний отрок. — В Волоколамске житье не худо. И во Ржеве хорошо.

— В Волоколамске, во Ржеве! — передразнил сына князь Андрей Горяй. — Дак ведь то ж малая-малая толика того, чем дядя Борис твой должен был бы владеть. А остальное всё себе Антиох захапал.

— Понятно, — вздохнул Ваня.

— Ничего тебе не понятно ещё! С возрастом поймёшь, когда дети великого князя с тебя самого семь шкур драть станут.

— А я им не дам семь шкур! Ни одной не дам! — воскликнул сын.

— Посмотрим, какой ты у меня будешь.

В молчании проехали ещё одну версту. Тут мальчик спросил:

— Вот я одного не понимаю. Ты говоришь, он Антиох. Но разве он не верит во Христа-Господа, как мы верим?

— Ничуть, — мгновенно, не задумываясь, отвечал Андрей.

— Ничуть?! — удивился Ваня. — Он что же, язычник?

— Точно, — кивнул Горяй. — Язычник и есть. Токмо притворяется христианином, а сам не верит ни в какого Христа.

— Ну ты уж... — робко промолвил Борис Васильевич.

— А что? — вспыхнул Горяй, — Разве не так? Успенский храм он, гляньте-ка, возвёл новый! Ну и что? А чьими руками? Веницейского муроля? Знаем мы этого веницейского муроля. Поганец он, спроси любого москвича — ни к исповеди, ни к причастию не ходит, поклоняется истукану Мамоне вместе с боярином Гришкой, великокняжьим любимцем, коего и прозвище Мамон. А кого он из Новгорода привёз да в новом Успенье протопопом поставил? Попа Алёшку, о котором говорят, что он тайно Святой Троицы не признает. Слыхано такое?

— Я что-то в первый раз слышу, — покачал головой князь Борис.

— Ну и зря! Ах, ну да! — вспомнил князь Андрей. — Ты же пьяный спал, когда я во Пскове со старцем новгородским, не помню, как его звали, разговаривал. Андросом, кажется... Есть такое имя Андрос?

— Сдаётся мне, нет такого, — усомнился Борис Васильевич.

— Ну Бог с ним, — махнул рукой Горяй. — Главное то, что он мне поведал об этом Алёшке-попе, коего и Алексием язык не повернётся назвать.

— А что он поведал? — спросил отрок Иван Андреевич.

— А вот что. Незадолго до того года, когда была Шелонская битва, в Новгород вместе с князем Михайлом Олельковичем из Литвы приехали какие-то жиды-шмойлы во главе со своим мудрецом-чернокнижником по имени Захарий Хуил-Дурсис.

— Прямо так и Хуил? — усмехнулся князь Борис.

— Хуил! Именно так — Хуил-Дурсис, — твёрдо уверил князь Андрей. — Эти жиды-шмойлы принялись в Новгороде сеять свою жидовскую ересь, учить, что нет ни Святыя Троицы, ни души, ни рая, ни ада, Христа-Господа не было, и вообще ничего нет, кроме бездонных чёрных дырок, которым и следует молиться. А! Кажется, не Дурсис, а Дырсис, потому что дырам молится.

— Это ты сейчас придумал, — снова усмехнулся Борис.

— Вовсе не придумал, а припомнил! — обиженно ответил Андрей. — Не перебивай! Стало быть, эти жиды-шмойлы много умов помутили в земле Новгородской. Сказывают, даже Марфа Борецкая у них уроки брала. Попутно они и колдовству учили. А про дыры говорили так: «Кто от Христа и Святые Троицы отречётся, а в дыры уверует, тому из недр земли будет приходить несметное богатство. Священные книги читать не следует, а надо поболе изучать книжество потаённое, запретное, которого многая много развелось у латин и немцев. У фрягов опять же». Вот почему Иван-Антиох столько фрягов к себе понавёз. Да к сыну своему, Ивану Ивановичу, поставил лекаря Леона, который тоже есть выходец из тех жидов-шмойлов, хотя его и из Венецка-города привезли. А Алексей, протопоп нынешний Успенский, сию проклятую науку от Захарии перенял полностью. Вот какого теперь протоиерея на Москве чтят! И все, кто вокруг Ивана вертится, давно уже не Христу-Господу поклоняются, а бездне дырявой, которая есть ад, где сидит враг рода человеческого.

— Батюшка, а как дырам молятся? — спросил Иван Андреевич.

— Очень просто, — в возбуждении от собственного рассказа отвечал его отец. — Вертят в земле дыру и говорят в неё наши же молитвы, только задом наперёд. Вот попробуй «Отче наш» задом наперёд проговорить. У тебя не получится, а они уже давно умеют. А кроме того, это я уж от другого человека слышал, нерусь Сонькина давно уже под Москвой и в иных местах роет, ищет, где есть те самые бездонные дыры, о которых учил жид-шмойла Захарий. Якобы их в Венецке и в Риме, да и повсюду там в латинах, давно откопали и поклоняются им, а у нас до сих пор святую веру Христову блюдут и дыр не знают. И все, кто есть на Москве нерусский, все теперь от этих дыр без ума, ищут их. Да и русские тоже, которые с ума посходили. Кажется, даже нашли уже и молятся туда задом наперёд. И Сонька, и Антиох, и муроль веницейский, и даже Андрей Иваныч Бова, ибо он тоже из фрягов али из немцев. Всем заправляют поп Алёшка да книжник Федька Курицын, который для них нужные ересные книги переводит. А с ним брат Федькин — Волк.