Читать книгу - "Азеф - Валерий Шубинский"

«Е. Ф-у Азефу.

Нам необходимо видеться с Вами и переговорить о вопросах чрезвычайной важности. Разумеется, не может быть никакой мысли о „засаде“ с моей стороны. Если Вы читали мое „Будущее“, то Вы знаете, что переговоры с Вами для меня важнее всех засад, так как они прольют свет на важнейшие исторические вопросы, пока не поздно. Вот Вам доказательство: я пишу Вам прямо на Ваш адрес, в то время как я в настоящее время имею (и впредь буду иметь) полные сведения о Вас и мог бы их использовать иначе. Если Вы не откликнитесь и я не буду, таким образом, иметь возможности говорить с Вами, то я перенесу все сведения в печать и в то же время отдам их партии эсеров…»^[337]

Бурцев предложил на выбор места для встречи: Париж, Нанси, Бельгия, «в крайнем случае» Франкфурт-на-Майне. «Одно еще раз повторяю: ответ должен быть немедленным, или наши переговоры запоздают и не будут никогда возможны впредь»^[338].

Сначала — о дальнейших действиях Азефа. Потом можем подумать о их мотивах.

Его ответ был стремителен.

«Предложение Ваше принято. Оно совпадает с моим давнишним желанием установить истину в моем деле. Я раз писал жене об этом моем желании, но я не получил ответа. (Бурцев знал об этом. — В. Ш.)…Свидание назначаю во Франкфурте-на-Майне. Мне, для моих личных дел, до свидания нужна неделя времени. Разумеется, и я Вам никакой „засады“ не устраиваю. Вы пишете, что имеете и впредь будете иметь обо мне полные сведения — так Вам вероятно известно, что я ни в каких сношениях с департаментом с 1909 года не состою; в газетах мне приходилось, с Ваших слов, обратное читать…»^[339]

За неделю он действительно привел свои дела в порядок. Продал квартиру, Хедди отослал к матери. Завещал ей свои ценные бумаги. Застраховал на 50 тысяч франков (в пользу сыновей) свою жизнь.

15 августа в час дня он назначил встречу Бурцеву во Франкфурте, в кафе «Бристоль».

Бурцев оставил в Париже запечатанный пакет. В нем были письма от Азефа и записка, объясняющая, куда и зачем он едет. Вскрыть пакет он завещал в случае своей гибели или исчезновения.

Все это, в самом деле, напоминало свидание Холмса с Мориарти.

И вот…

«… Я стал искать глазами того, на свидание с кем я пришел. И вот в глубине зала, около одного столика, поднялась грузная фигура. Я не мог сразу не узнать Азефа. Да, это был он. Пробираясь между столиками, я шел прямо к нему.

Азеф обеими руками опирался о стол. Он как будто полустоял и от этого казался еще толще. Глаза исподлобья, испуганные, блуждающие — весь вид его был встревоженный, голову он несколько опустил. Он, очевидно, допускал возможность с моей стороны каких-то нападений».

А дальше… Дальше Бурцев подал Азефу руку, чего последний явно не ожидал. «Затем мы стали совершенно мирно беседовать».

В мирных беседах Азеф и его разоблачитель провели — в три приема — 10–12 часов. Говорил в основном Азеф. Излагал свою версию событий — человеку, от которого бессмысленно было скрывать главное в своей жизни. Если бы в то время уже существовали портативные звукозаписывающие устройства, мы имели бы мемуары Азефа. Увы, их нет.

Что Бурцев узнал от Азефа? Вероятно, именно после этих разговоров он отказался от версии о причастности Рачковского к убийству Плеве. Зато он узнал подробности «контракта» Азефа с Герасимовым. Узнал, как и кого выдал Азеф в 1907–1908 годах и что утаил от охранки. Об этом провокатору говорить было неприятно. Если чего-то он стыдился, то именно этого периода своей деятельности. Он утверждал, что «случайно упомянул имя Распутиной» в разговоре с Герасимовым. Едва ли это было так.

В промежутках «Холмс» и «Мориарти» гуляли по городу, обедали вместе… Оказалось, между прочим, что Азеф вегетарианец.

Эти разговоры должны были стать подготовкой к суду над Азефом в Париже. Он говорил, что готов к смерти, но «не хочет умереть, не рассказавши правды». Не передавши правды о себе сыновьям. Он надеялся, что вся правда о нем заставит их «хоть немножко иначе посмотреть на отца».

Бурцев был убежден, что суд состоится.

Переписка между ним и Азефом продолжалась.

Азеф изложил условия суда. Они были такими же, как в письме 1910 года. Он просил о присутствии на суде Любови Григорьевны, но не настаивал на этом. Просил об участии (возможно, в качестве одного из судей) Бурцева.

«Я совершенно подчиняюсь решению, которое вынесет суд, вплоть до смертной казни. В этом случае я ставлю следующее условие:

Суд должен свой приговор объявить, и я его приведу в исполнение сам в 24 часа, время, которое мне нужно для предсмертных писем, и может быть, Л. Гр. мне даст свидание с моими детьми. Само собой разумеется, эти 24 часа меня держат арестованным…

Протоколы суда, в случае смертного приговора, должны быть напечатаны немедленно за подписью всех судей и В. Л. Бурцева. В случае другого приговора по обоюдному согласию печатаются или не печатаются приговоры…»^[340]

Какова была реакция эсеров?

Едва ли Любовь Григорьевна пошла бы на суд над бывшим мужем и тем более предоставила бы ему свидание с детьми. Азеф не знал, что Володю после разоблачения отца вынули из петли. Какие уж тут встречи…^[341]

Впрочем, и суда никакого состояться не могло. То есть старые товарищи, «бывшие товарищи», к которым Азеф апеллировал, Савинков и Чернов — они этого суда хотели. Для них это была последняя возможность разобраться со своей оскверненной и обесчещенной молодостью. Но в партии они уже были никем (им еще довелось пережить свой короткий звездный час в дни Февральской революции, но это потом). Новые лидеры, Фондаминский ^[342] и другие, меньше всего хотели вспоминать про Азефа. Теоретически его полагалось убить без суда и следствия. Но попробуй убей без суда человека, который суда требует и готов принять смертный приговор!