Читать книгу - "Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов - Винсент Ван Гог"

Теперь ты понимаешь, что, если алкоголь и стал одной из главных причин моего безумия, оно наступало очень медленно и будет отступать так же медленно – если, конечно, отступит. Если дело в курении, то же самое.

Я бы надеялся только, что это – выздоровление… Ужасный предрассудок некоторых в отношении алкоголя, они даже гордятся тем, что никогда не пили или не курили. Нам уже советовали не лгать, не воровать, не совершать других преступлений, тяжких или нет, однако это становится слишком сложно – обладать одними лишь добродетелями в обществе, где мы безусловно укоренены, будь оно хорошим или дурным.

Уверяю тебя, что в эти странные дни, когда многое мне кажется необычным, ибо мой мозг возбужден, я вовсе не питаю ненависти к папаше Панглоссу.

Но ты окажешь мне услугу, если открыто поговоришь обо всем этом с гг. Салем и Реем.

По-моему, если платить семьдесят пять франков в месяц за пансион, можно поместить меня в лечебницу так, чтобы я имел все необходимое.

Затем, я очень желал бы, если к этому нет препятствий, иметь возможность выходить днем, чтобы заниматься рисунком или живописью. Поскольку здесь я выхожу каждый день и надеюсь, что так и будет дальше.

Предупреждаю, что, если придется платить больше, я буду не так рад. Общество других больных, как ты понимаешь, мне совсем не в тягость, – напротив, оно помогает отвлечься.

Обычная пища прекрасно подходит мне, особенно если мне будут давать, как и здесь, чуть больше вина, чем полагается, – например, пол-литра вместо четверти.

Что до отдельного помещения, надо узнать, каковы правила в таком заведении. Знай, что Рей перегружен работой, перегружен. Если он или г-н Саль напишут тебе, лучше сделать в точности так, как они скажут.

Друг мой, нужно смириться наконец с недугами нашего времени – прожив много лет в относительно добром здравии, мы непременно должны заполучить их, рано или поздно. Что до меня, ты хорошо понимаешь: я не выбрал бы безумия, если бы мог выбирать, но, заболев единожды, второй раз его уже не подхватишь. Однако в придачу ко всему у меня, пожалуй, будет утешение – возможность немного заниматься живописью. Как ты сумеешь извернуться и не говорить жене о Париже и о куче всего другого ни слишком хорошо, ни слишком плохо? Чувствуешь ли ты себя заранее способным всегда и во всех отношениях сохранять меру?

Мысленно крепко жму руку; не знаю, буду ли писать тебе очень-очень часто, так как не каждый мой день достаточно ясен, чтобы писать сколь-нибудь связно. Твоя доброта ко мне сегодня кажется еще громаднее, чем всегда.

Не могу объяснить тебе, как я ощущаю ее, но, уверяю, это доброта высокой пробы, и если ты не видишь ее плодов, дорогой брат, не огорчайся: твоя доброта останется с тобой. Перенеси эту привязанность на жену насколько сможешь.

Если мы будем переписываться чуть реже, ты увидишь: если она такова, какой мне кажется, то станет утешением для тебя. Я надеюсь на это.

Рей – славный малый, до ужаса усердный работник, всегда в делах. Что это за люди – нынешние врачи!

Если увидишь Гогена или будешь ему писать, передавай горячий привет от меня.

Буду очень рад получить от тебя какие-нибудь известия о матери и сестре, и если у них все хорошо, попроси их, право же, не слишком расстраиваться из-за этой моей истории – хоть я относительно несчастен, впереди у меня, быть может, еще годы обычной жизни. Это такой же недуг, как любой другой, и у всех, кого мы числим в друзьях, что-нибудь да есть. Обязательно ли об этом говорить? Мне жаль, что я причинил беспокойство г-ну Салю, Рею и особенно тебе, но что тут сказать – разум мой не настолько тверд, чтобы браться за былое, так что больше не следует устраивать публичных сцен, и, конечно, сейчас, слегка успокоившись, я отлично понимаю, что был нездоров морально и физически. А люди были добры ко мне – те, кого я помню, и остальные, – словом, я причинил беспокойство, и, будь я в нормальном состоянии, этого бы не случилось. Прощай, пиши, когда сможешь.