Читать книгу - "От межколониальных конфликтов к битве империй. Англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII - начале XVIII в. - Юрий Акимов"

Действительно, после Славной революции Лондон и Париж превратились в непримиримых противников, и последующие сто с лишним лет прошли под знаком англо-французского противоборства, которое развернулось буквально на всех широтах и оказало огромное влияние на развитие не только Старого, но и Нового Света. Однако, несмотря на это, нам все же представляется неправомерным экстраполировать результаты англо-французского соперничества и/или их значимость на его ход, тем более в начальной стадии. В период Войны Аугсбургской лиги Вильгельм III и Людовик XIV сражались отнюдь не за морское и тем более не за колониальное преобладание. Да, мы видели, что обе державы строили грандиозные прожекты захвата заморских владений соперника, однако ни та, ни другая не спешила выделять силы и средства для их претворения в жизнь.

В Лондоне на протяжении всей войны полагали, что английские колонии, население которых к концу XVII в. более чем в 17(!) раз превосходило население Новой Франции, вполне могут не только самостоятельно позаботиться о своей обороне, но и вести наступательные операции силами колониальной милиции. Версаль помимо колонистов надеялся также на индейцев, рассматривая их одновременно как основную ударную силу, а также как барьер против англичан.

Если колониальная политика Людовика XIV в последние десятилетия XVII в. не претерпела существенных изменений (разве что стала еще более амбициозной и авантюристической и в то же время более хаотичной), то Славная революция повлекла за собой определенные изменения в подходах Туманного Альбиона к заморским сюжетам. Однако они проявились не сразу, и поэтому не следует переоценивать непосредственного воздействия событий 1688 г. на конкретные шаги, предпринимавшиеся или, скорее, не предпринимавшиеся Лондоном на колониальном поприще. Ведь, как справедливо заметил современный британский историк Б.П. Ленман, «Вильгельм III высадился в Англии не для того, чтобы немедленно заняться колониальными проблемами».^[855]

В целом в период правления Вильгельма и Марии подход к заморским владениям не претерпел существенных изменений. Управление делами колоний осталось в руках тех же чиновников, что и при Якове II.^[856] Более того, активное вовлечение Англии в европейские дела, и прежде всего в борьбу с Людовиком XIV, в определенной степени отвлекло внимание правительства от колониальных проблем. Поэтому можно сказать, что Славная революция явилась, скорее, необходимым предварительным условием будущего взлета Британской империи, но должны были пройти десятилетия, прежде чем это условие смогло реализоваться.

Разрыв, произошедший между Лондоном и Парижем в 1689 г., вряд ли воспринимался современниками как начало «Второй Столетней войны». Ведь до этого в течение длительного периода отношения между Англией и Францией развивались в достаточно мирном русле. Несмотря на конфессиональные и политические различия, обе державы не раз совместно выступали как против католической монархии Габсбургов, так и против протестантской Республики Соединенных Провинций. Должно было пройти несколько десятилетий для того, чтобы неоднородный английский правящий класс увидел во французах главных соперников и конкурентов в различных сферах и областях (в том числе в колониальной) и осознал, что именно Франция, а не Голландия или Испания, выражаясь словами Дж. Блэка, является «естественным и необходимым» врагом Англии. То же самое, даже еще в большей степени относится к французам, которые долгое время вообще не могли понять, почему именно они вызывают такую ненависть по другую сторону Ламанша, и считали, что это связано с некими «природными свойствами» жителей Туманного Альбиона.^[857]

На наш взгляд, оценивая значение боевых действий в колониях в период Войны Аугсбургской лиги, многие авторы смешивают понятия «имперский» и «тотальный». Война 1689-1697 гг. между Англией и Францией была тотальной войной в том смысле, что она затронула не только территории противоборствующих держав и прилегающие к ним воды, но и их заморские владения. При этом вряд ли можно полностью согласиться с мнением французского специалиста по истории международных отношений Г. Зеллера, утверждавшего, что идея ведения «тотальной войны» принадлежала правительству Вильгельма и Марии.^[858] Людовик XIV и его министры также не стремились изолировать североамериканские колонии от участия в войне, и ответственность за несоблюдение условий Договора об американском нейтралитете 1686 г. лежит на обеих сторонах. На наш взгляд, со стороны французов эта война была даже «более тотальной», чем со стороны англичан. Это было связано прежде всего с тем, 41 о Новая Франция была гораздо более послушным орудием в руках Версаля, чем английские колонии в руках Лондона. В то же время последние, обладавшие гораздо большей степенью самостоятельности и вынашивающие собственные экспансионистские интересы, в ходе войны получили прекрасную возможность их реализовать.

Однако своими силами английские колонии не смогли радикально изменить ситуацию на Североамериканском континенте. Это было вызвано рядом причин как объективного, так и субъективного свойства, которые мы отметили выше. В свою очередь, провал квебекской экспедиции 1690 г. и последующие события привели к тому, что среди правящих кругов даже наиболее сильных и агрессивно настроенных колоний укоренилось убеждение, что завоевание Канады и изгнание французов из Северной Америки невозможно без решающей поддержки со стороны метрополии и объединения сил всех владений Лондона на континенте.

Однако мы также видели, что в то время еще далеко не вся Английская Америка считала взятие Квебека и борьбу с Новой Францией жизненной необходимостью. Одни английские колонии вообще не участвовали в конфликте, другие заботились только об обороне своих границ, и лишь в Нью-Йорке и Массачусетсе определенные слои были заинтересованы в наступательных действиях. В то же время именно этот антифранцузский настрой, имевшийся у части англо-американцев, совпав с антифранцузской политикой Лондона, придал колониальному конфликту определенный «имперский характер» или «имперское измерение». Однако, по нашему мнению, Войну Аугсбургской лиги следует считать скорее подготовительной фазой англо-французского имперского конфликта в Северной Америке. Конечно на рубеже 1680-1690-х годов ситуация в Старом и Новом Свете существенно изменилась по сравнению с той, которую мы наблюдали на протяжении большей части XVII столетия. Но совпадение векторов внешнеполитических интересов Лондона и его колоний отнюдь не означало их слияния или хотя бы взаимодействия. Для этого потребовались многие десятилетия, и в этом смысле лишь Семилетнюю войну можно считать полностью «имперским конфликтом». Пока же колонии обменивались ударами и наносили друг другу ущерб, не зная, насколько оправданными окажутся их жертвы и усилия, так как исход войны решался в Европе. В то же время не подлежит сомнению и то, что результат боевых действий на североамериканских фронтах все же оказал определенное влияние на решения, принятые в Старом Свете, но касающиеся судеб Нового Света. Иначе говоря, взаимосвязь конфликта в Европе и конфликта в Северной Америке несомненно была, хотя отнюдь не жесткая и не линейная.