Читать книгу - "Трагедия Цусимы - Владимир Семенов"

Около 8 ч. утра слева, тоже контр курсом, разошлись с другим английским крейсером. Этот был в ближайшем расстоянии, милях в 5.

Больше англичан не видели, но слышали телеграфные переговоры нескольких их судов. (С их манерой телеграфировать наши минеры хорошо ознакомились по пути из Виго в Танжер и Дакар.) Совершенно ясно — английские крейсера в роли японских разведчиков.

Много встречных и попутчиков. Неудивительно — мы на большой дороге между Сингапуром и Гонг-Конгом.

Идем в полу боевом порядке, готовые окончательно перестроиться для боя при первом известии о появлении врага. Разведочный отряд под начальством капитана 1-го ранга Шеина («Светлана», «Кубань», «Терек», «Урал», «Днепр» и «Рион») идет впереди эскадры, рассыпавшись дозорной цепью.

Около 11 ч. утра госпитальный «Орел» опустили в Сайгон для пополнения запасов. Секретным предписанием командиру назначено рандеву — бухта Камранх. Если не найдет там — искать соединения с эскадрой, по способности, руководствуясь сведениями, какие удастся собрать, или приказаниями из Петербурга.

Около 5 ч. вечера «Светлана» телеграфировала: «Вижу неприятеля». Тревога. Послали к ней «Жемчуг» и «Изумруд». Ничего. По-видимому, ошибка.

К ночи вернули разведчиков, которые, как обычно, выстроились впереди эскадры в строе двойного фронта, в шахматном порядке с «Жемчугом» и «Изумрудом» на флангах.

«Терек» донес, что под вечер какой-то благожелательный встречный купец сообщил ему, будто видел отряд миноносцев к востоку от нашего курса. Не их ли заметила «Светлана»?..

В начале 11 ч. вечера у «Наварина» повредилась правая машина. Ползли по 4–5 узлов, и все-таки «Наварин» отставал. Через час поправился. Дали 8 узлов. («Наварин» был отставши — мили на 2 позади концевого корабля.)

30 марта. «Наварин», видимо, поторопился донести о своей исправности, так как только к 2 ч. ночи вступил в свое место. Дали эскадренный ход — 9 1/2 узла.

Ночь прошла спокойно. С рассветом застопорили машины и приступили к погрузке угля. Меня это удивило. До Камранха — всего 60 миль. Почему? Странно… И адмирал сегодня какой-то странный, непоседливый, неразговорчивый, раздражительный… Нервной походкой, широко шагая, слегка приволакивая ногу, появляется то на одном мостике, то на другом, ненадолго скрывается в своем помещении, снова бродит по юту, справляется с записной книжкой, что-то отмечает, то хмурится, то улыбается (первое чаще), словно сам с собой разговаривает.

— Что это с «нашим»? Муха укусила или вожжа под хвост попала? — обратился ко мне лейтенант В. (младший минер).

Я не нашелся, что ответить.

Того же числа (перед завтраком). Адмирал долго говорил с флагманским штурманом. О чем — неизвестно. Однако штурман прибегал в рубку за генеральной картой «от Гонг-Конга до Владивостока». Затем (у адмирала) интервью, весьма оживленное, со старшим механиком. Приказание запросить транспорты: у кого сколько угля для эскадры. Запрос: исправны ли котлы и механизмы для дальнего похода. В ответ почти все просили разрешения кое-что перебрать и пересмотреть, но в срок нескольких часов; самый долгий срок заявил «Наварин», но и тот обещал быть готовым к 3 ч. пополудни. Мне кажется, что решается судьба эскадры, наша судьба… Лейтенант С. того же мнения.

Что вы думаете? — спросил я его. — По-видимому, «наш» решил попытаться махнуть прямо во Владивосток. Это — идея. Японцы нас прозевали — факт несомненный. Пусть след нашелся. Но какой? Скажем: завтра же англичане сообщат им, что видели нас идущими к берегам Аннама; госпитальный «Орел» придет в Сайгон — лишний намек на то, что мы поблизости. Пока разберутся — мы уж пройдем Формозу.

Вы знаете мой взгляд на положение дел, — ответил С, — но если он неосуществим, то я, конечно, присоединяюсь к вашему. Вперед! На поход, даже на бой, в данный момент у публики еще хватит пороху. На ожидание — нет. Скиснут, сдадут… И уж если вперед — то теперь же! И главное — отсюда же, с моря, не заходя ни в какую бухту, не вступая в телеграфные сношения!.. Там, — он злобно погрозил кулаком по направлению к Сайгону, — наверно, уж лежат директивы, написанные высоким слогом, в которых главную роль играет упование на силы небесные!.. Пока они нас не достигли — руки развязаны. А станем на якорь — все к черту! Повиснем на телеграфной проволоке! (Как оказалось впоследствии, лейтенант С. был глубоко прав, 3/16 апреля агентство Гаваса разослало по всему миру следующую телеграмму из Петербурга: «Рожественский будет ожидать Небогатова». Очевидно, это не могло быть решением адмирала, но было решением Петербурга, принятым немедленно по получении известия о прибытии эскадры в Камранх. Не говоря про само решение, какая преступная болтливость!)

За столом адмирал, против обычая, ни с кем не заговаривал. Тотчас после завтрака ушел в свой кабинет. Около 1 ч. пополудни неожиданно появился на верхнем мостике и приказал потребовать, чтобы все суда немедленно, по точному обмеру угольных ям, донесли о наличии угля. Распоряжение совсем необычное, казалось бы, даже излишнее (Ежедневно утром все суда сигналами показывали «утренний рапорт», заключающий в себе сведения о наличии к 8 ч. утра угля, пресной воды, числе больных и арестованных, о температуре в погребах и т. п. Вторичный запрос о том же, в тот же день, являлся только контролем).

«Ну, — подумал я, — видимо, решился. В добрый час!» Как и следовало ожидать, все показывали на 100–150 тонн больше, чем при утреннем рапорте. Только «Александр» что-то медлил ответом. Сделали ему напоминание. Наконец ответил… Смотрим — ничего не понимаем… Заработал семафор: «Нет ли ошибки в сигнале? Вы показываете на 300 тонн меньше, чем утром!» — Увы! — оказалось, что этот сигнал совершенно верен, что ошибки в нем нет… Наоборот — им исправляется целый ряд ошибок, допускавшихся при показывании утреннего рапорта… Наличие там определялось обыкновенно не обмером угольных ям, а списыванием суточного расхода с запаса, числящегося по журналу и состоящего из угля, принятого в Носи-бэ и до принятого в пути во время погрузок в море, которых, не считая сегодняшней, было пять. В результате — просчет, т. е. нехватка — 400 тонн.

Конечно, возможны были ошибки, как при записи расхода, так и в приемных отметках, но не в равной степени. Расход ведется систематически из часа в ч. На второй эскадре, на которой уголь являлся условием sine qua non ее существования, особенно строго предписывалось отпуск его в кочегарки производить не прямо из угольных ям, а мерными кадками, под строгим контролем, для чего в помощь механикам назначался с вахты мичман или прапорщик запаса. Целью этой меры было — каждый пуд угля держать на учете. При этом способе старшему механику предоставлялась также возможность строго контролировать работу подведомственных ему чинов. Если бы расход угля в течение одной вахты резко разнился от такового же расхода в течение другой, он должен был бы личным присутствием убедиться, не вызывается ли такое обстоятельство неумелостью или небрежностью кочегаров, восполняющих недостатки плохого горения, зависящего от ухода за топкой, усиленным подбрасыванием топлива. Словом, записи расхода, конечно, не были чужды погрешностей, но вряд ли могли бы дать такие результаты. Другое дело — запись прихода, которая велась при «авральной работе», при страшной спешке, при общем желании быть впереди других, отличиться…