Читать книгу - "Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина"

– Когда у вас делали обыск при аресте, вы заявили: «Напрасно ищете, писем от Троцкого у меня не найдете, я их все пожег в печке». Объясните следствию ваше заявление.

– Я сказал это в шутку, когда во время обыска досматривали мои церковные книги. Что еще в них могут искать с таким усердием люди, отказавшиеся от Христа, я не представляю.

Горшков ненавидел их за свое подорванное службой здоровье. Врач в больнице сказал, что у него маниакальное состояние психотического возбуждения. Он не мог спать, разрывало болью голову, ломило зубы. От расстройства нервов начались галлюцинации. Однажды на допросе примерещились черные клубы дыма в углу кабинета. В другой раз позади подследственного прошла тень в образе человека и исчезла в стене. Голос допрашиваемого двоился, словно кто-то невидимый диктовал попу, что говорить, а тот повторял.

Врач заверил, что это первая стадия безумия, и посоветовал уволиться из органов. Выписал порошок барбитала и бром. Без службы Горшков свою жизнь не представлял. А от лечения становилось только хуже. Снились кошмары, его тошнило, одолевала тревожность. Временами он начинал задыхаться. Сержант заподозрил врача во вредительстве, но сил заняться его разоблачением не было. Он выкинул порошки и бутылку с бромом, а лечиться стал проверенным народным средством – стаканом водки перед сном.

Но тревожность не проходила. Недовымершие марсиане, сменявшие один другого на допросах, мучили его своей бесконечной чередой, необъяснимостью и антинаучностью.

«В.: Признаете себя виновным?

О.: Я виновным себя признаю только в том, что среди населения проводил антисоветскую пропаганду, а именно: Бог есть, Он существует, и нам надо полагаться на него».

Почему они так упорно верят в это мифическое существо?! Сержант ставил опыт: каждому задавал прямой вопрос, подались ли они в церковники из идейных убеждений или материальных и политических выгод. Как и поп Аристархов полгода назад, все уверяли, что являются идейными религиозниками. Горшков не сомневался, что они лгут. Они даже не читали свои церковные книжки, где написано, как Христос разослал по миру воззвание: «Придите ко Мне, все трудящиеся и угнетенные, и Я освобожу вас от тяжкого ига эксплуататоров». Советская власть в семнадцатом году выкинула тот же лозунг, только другими словами! Но церковники не пошли служить советской народной власти.

Лгут на допросах трусы. Так учили в школе НКВД. Кто не боится, тот говорит правду или молчит. Но лгуны и трусы, когда их изобличают, должны вести себя иначе. Как бывшие партийные вожди на московских процессах, троцкистско-зиновьевские гиены, припертые к стенке. Под грузом доказательств они должны взапуски и наперегонки рассказывать о своей контрреволюционной деятельности и молить о пощаде. Почему же церковники не сознаются?

«В.: Когда вы начали бороться с советской властью?

О.: Я никогда не вел борьбу с советской властью, считаю это несовместимым с моими религиозными убеждениями.

В.: Вы лжете. В марте 1933 г. вас судили за контрреволюционную деятельность, значит, сама деятельность началась значительно раньше.

О.: Я не веду борьбу с советской властью, а судили меня в 1933 г. неправильно.

В.: Следствию известно, что после выхода из лагеря вы возобновили работу в контрреволюционной организации…»

Горшков вяло, с отвращением перебирал листы протоколов. Он был смертельно утомлен. Хотелось залезть под стол, спрятаться там от всех, скрючиться в позе эмбриона и заснуть – на сутки или трое. Ему казалось, что он попал на допросный конвейер. Только сменялись на многодневном допросе не следователи, а арестованные. Бородатые, волосатые, в рясах. Антиподы. Злобные марсианские мамонты.

«В.: Следствием установлено, что вы среди населения г. Мурома распространяли гнусную контрреволюционную клевету на советскую власть. 21 августа 1937 г. в Успенской церкви говорили присутствующим о репрессиях против духовенства в связи с предстоящими выборами в советы. Признаете вы это?

О.: Действительно, я говорил, что в городе начались аресты церковнослужителей, как в 1930 г. Этим я хотел предупредить, чтобы были осторожнее. Клевету на советскую власть я отрицаю. Я говорил лишь о репрессиях против духовенства и тяжелой жизни населения.

В.: Вы намерены дать откровенные показания по существу предъявленного вам обвинения в контрреволюционной агитации и выказывании повстанческих и террористических настроений?

О.: Нет, виновным себя не признаю. Я лишь говорил, что советская власть и коммунисты опять начали гонение на Церковь».

Если исключить из мотивации арестованных церковников Бога, то остается одно. Даже в тюрьме они еще надеются, что победят. Рассчитывают на скорое свержение советской власти в ходе восстания или при нападении врага извне.

«В.: Как вы относитесь к советской власти?

О.: Заявляю, что, по моим убеждениям, советская власть – явление временное и долго не просуществует».

Наглость попа, сказавшего это, настоятеля Благовещенской церкви Устюжина, повергла сержанта в некоторое замешательство. Горшков привык, что на допросах церковники держат себя смирно. Не возмущаются, не закатывают истерики, не нахальничают, как, бывает, делают бывшие члены партии, уличенные в троцкизме, пока их не вразумишь. Поп Устюжин единственный из арестованных муромских церковников не скрывал злобы к Советскому государству.

– Да, ваша мерзость запустения долго не продержится! – негодовал поп. – Вы строите химеру на песке и крови, а на таком фундаменте никакой дом и никакое государство стоять не будет. Бог сокрушит это ехиднино порождение, взыщет и с вас, и со всего народа, которого вы учите безбожию. Взыщет за все страдания безвинных, за кровь погубленных и убиенных без числа по вашей воле, за всех гонимых и умерщвленных вами служителей Христовых. За эти безумные бессудные расправы с теми, кто хранит веру вопреки вашему террору… Я уже проходил через чекистские застенки, поэтому не желаю затягивать вашу комедию с допросом. Пишите! Советский политический строй я никогда не принимал и не принимаю. В двадцатом году я ушел с мирской службы и принял сан, потому что мне претило дикое, невежественное советское богоборчество. Как священник я проповедовал с амвона, что коммунисты ущемляют права верующих и надо этому противодействовать. Когда я видел в храме детей, то старался привить им понятие о заповедях Божьих, чтобы уберечь их от большевистского растления…

Бумага все стерпит, но в обработанном виде признания попа выглядели не так вызывающе и нагло.

«Не желая затягивать следствие, признаюсь, что мои убеждения действительно контрреволюционные, и начиная с 1920 г. до дня моего ареста я вел борьбу с советской властью. Еще в 1920 г., будучи не согласен с советским строем, я бросил работу на социалистическом предприятии и ушел служить попом… Под видом диспутов и споров о религии я пропагандировал контрреволюционные мысли и клеветал на марксизм-ленинизм, доказывая несостоятельность этого учения. Среди своих