Читать книгу - "Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков"

– Смотри, прямо по курсу, километрах в двадцати, пароходик идет!

И точно, небольшое такое суденышко длиной не более пятидесяти метров, борт едва над водой возвышается. Наверняка в «прошлой жизни» ходило себе спокойно за рыбой, ничего не ведая о морских боях, но в начале войны, а может, и несколько позже было призвано в состав флота. Насколько мы знали, подобные посудины до зубов вооружались зенитками, что превращало их в опасного противника. Поразить такую цель торпедой практически невозможно из-за ее неплохой маневренности и малых габаритов, гораздо выше вероятность получить во время атаки несовместимую с жизнью долю свинца, поэтому напрасно рисковать собой мы не имели никакого желания.

Но наши проверяющие могли думать совсем по-другому, поэтому мы с Сашей развернули свои самолеты так, чтобы они могли увидеть этот несчастный пароходик, после чего, поскольку мой «пассажир» имел более высокое звание, я решил посоветоваться с ним:

– Атаковать эту цель считаю нецелесообразным. Хотелось бы узнать ваше мнение.

– Да ну его… – немного подумав, ответил он. Прошлись туда-сюда еще немного и так увлеклись «охотой», что совсем уже и забыли о моем штурмане. Все происходило так, как обычно, и лишь солнце, почти полностью спрятавшееся за горизонтом, заставило нас развернуться на восток. А тут еще и балтийская погода, словно опомнившись от своего недавнего благодушия, «порадовала» внезапно навалившимися облаками…

Хорошо бы обойти их стороной, да вот незадача: топлива-то всего на полтора, в лучшем случае, два часа лету осталось. Делать нечего, остается лишь пробиваться через облака, а они-то, как назло, все сгущаются и сгущаются. Идем с набором высоты, чтобы побыстрее оказаться над их верхней кромкой.

– Сейчас над береговой линией проходим, – сообщает Саша, – севернее Либавы.

Тем временем удерживать визуальный контакт с Пресняковым становилось все сложнее и сложнее. Облака неумолимо стирали с небесного холста спасительный силуэт Сашиного самолета. Вскоре мне едва удавалось различать поблескивавшие в непроглядной темени зеленые строевые огни на его плоскостях…

Вдруг самолет резко подбросило вверх… Болтанка! Только этого мне не хватало! Моментально сую левую ногу вперед и подтягиваю штурвал на себя, уводя машину от возможного столкновения с Сашей. К сожалению, огоньки его самолета тут же исчезли из видимости…

– Саша! – отчаянно кричу в эфир. – Ты где?! Я тебя не вижу! Если слышишь меня, дай ракету!

В ответ – тишина. Значит, связь потеряна… Единственная надежда – подняться выше облаков. Обычно мы заранее договаривались действовать таким образом в подобных случаях. Плавным движением подтягиваю штурвал на себя, переводя самолет в набор высоты…

Две тысячи метров. Самолет немного потряхивает, то сильнее, то слабее… Две пятьсот… Кажется, стихии уже надоело играть со мной, но не тут-то было… Резкий рывок вниз заставляет привязные ремни сильно врезаться в плечи… Мгновение спустя машину столь же неожиданно отпускает. Предсказать, как и когда будет угодно небесным силам швырнуть мой самолет, практически невозможно, поэтому, чтобы удержать его в узде, приходится прикладывать недюжинные усилия…

Три тысячи… Машину вновь изрядно тряхнуло, но я опять справился с этим. Внезапно ловлю себя на мысли, что никакого страха не испытываю. Видимо, сказывается накопленный опыт…

Три пятьсот… Облака потихоньку начинают рассеиваться.

– Саша! – продолжаю безрезультатно вызывать своего товарища. Я уже не верю в то, что он услышит меня и отзовется, но, подобно утопающему, хватаюсь за любую соломинку.

Четыре тысячи… Болтанка утихла, иду над облаками, освещенными мягким лунным светом. Мои худшие опасения оправдались – обнаружить самолет Преснякова так и не удалось. Значит, придется выкручиваться самостоятельно – курс 90, и домой. За линию фронта перетяну, а там разберемся. В крайнем случае где-нибудь в чистом поле сяду.

Нервно поглядываю на часы. Скоро линия фронта, от нее и до Шяуляя недалеко. Значит, надо снижаться. И тут погода, словно решив сжалиться надо мной, начала заметно улучшаться. В облаках появились разрывы, и скоро на темной поверхности земли стали различимы алые точечки солдатских костров.

Иду на высоте около двух с половиной тысяч, впившись глазами в проплывающую под крылом тьму. Хоть и ночь кругом, но если присмотреться, что-нибудь да увидишь – блеснет изгибом речушка, проступят контуры леса… За время полетов я довольно неплохо изучил эту местность, так что любая деталь, кажущаяся другому незначительной мелочью, способна помочь мне восстановить ориентацию.

Но в тот день мне несказанно повезло – мой самолет выскочил прямо на светивший вертикально вверх луч нашего зенитного прожектора, расположенного неподалеку от Шяуляя и служившего нам в качестве маяка. Значит, поблизости находится аэродром, на который я могу приземлиться…

Остается выйти к нему и дать две красные ракеты – условный сигнал, обозначающий, что я свой и сейчас буду производить вынужденную посадку. Аэродромные службы должны подготовить полосу, включив ее освещение, если оно, конечно, имеется. Но вот незадача: ракетница находится у штурмана, а связи с ним как не было, так и нет… Принимаю немного правее, чтобы обойти наши зенитные батареи, – они ведь не знают, что я свой, могут и обстрелять, – напряженно обдумывая возможные варианты выхода из создавшейся ситуации…

После недолгих размышлений я решил идти домой, а чтобы в случае необходимости вернуться в Шяуляй, привязался к «железке», ведущей прямо к Паневежису. Снизился до пятисот метров и потопал…

В этот самый момент судьба преподнесла мне самый большой подарок этого дня – ожила стрелка радиокомпаса… Никогда в жизни я так не радовался ей. Как же все-таки здорово, что перед вылетом не забыл напомнить штурману, чтобы он настроился на частоту приводной радиостанции! Окрыленный неожиданным счастьем, я воспрянул духом и тут же гордо выпрямился, как царь на троне. А то ведь съежившись сидел, спину скрючил, словно горб у меня вырос…

Оставалось только довернуть самолет в нужном направлении и внимательно следить за местностью. Вот и речушка знакомая мелькнула, за ней – небольшие домики, и, наконец, появился главный ориентир – возвышавшийся над округой здоровенный костел, единственный в Паневежисе… Все, я дома… С момента взлета прошло около четырех часов, но в это верится с трудом. Кажется, все продолжалось значительно дольше…

– Штурман пропал, на связь так и не выходил, – упавшим голосом сообщаю технику, забравшемуся на крыло сразу же после остановки самолета. – Наверное, погиб… Надо посмотреть, что с ним…

– Да вот же он, – недоуменно отвечает Пичугин, – выбрался из кабины только что…

Словно подброшенный пружиной, выскакиваю на крыло и тут же замечаю Сурина, стоящего возле открытого люка носового отсека… «Слава богу, жив!» – обрадовался я, но несколько мгновений спустя, когда радостные эмоции несколько схлынули, меня стал занимать совсем другой вопрос…

– Штурман, – окликнул я Сурина, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, – ты куда пропал?