Читать книгу - "Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Григорий Потанин"

Гумбумским монахам от монастырской казны выдают известное количество муки ржаной, так называемой дзамбы, которая составляет главную пищу монахов, чая и понемногу мяса; выдается также и самый необходимый и простой материал для одежды; сшить себе одеяние монах должен сам. Доли, получаемые от монастыря, неравны: почетные ламы получают больше, послушники меньше, но всем казенного содержания на прожиток недостает, и все ламы занимаются каким-нибудь ремеслом, чтобы заработать на одежду и на улучшение пищи.

Часто богомольцы, приходящие в Гумбум, жертвуя на монастырь, жертвуют особо и в пользу братии; часто также заказываются поминальные угощения для братии. Жертвуемые деньги скапливаются и потом делятся не поровну, а также долями, сообразно с чином. Когда в монастырь сделано какое-либо пожертвование, то все монахи должны идти в храм к богослужению. В такие дни и также в дни больших праздников площадь вокруг главного гумбумского храма бывает вся уставлена монашескими сапогами, – в храм входить в обуви запрещено. В обыкновенные дни ряд сапог бывает не особенно велик, и они помещаются на ступенях лестницы, ведущей в кумирню.

Сами монахи, часто бедные и питающиеся подаянием, не отказывают, однако же, в милостыне бесчисленным нищим, ходящим по монастырским дворам.

Монахи в Гумбуме – не одни тибетцы, много также и монголов. Паломники, посещающие Гумбум, также бывают из самых разнообразных стран, но более с севера, из Монголии, чем с юга, из Тибета. Гумбумские монахи также часто отправляются на богомолье в Лхасу.

Буддийских святынь в Гумбуме много. На дворе одного из храмов показывают дерево, выросшее на месте рождения Цзонкавы, на коре его замечают как бы буквы тибетской азбуки; в другом храме показывают череп его матери^[137]. В Гумбуме живут также два хубилгана. Один из них считается воплощением матери Цзонкавы, которая в настоящее время предпочитает рождаться в мужском образе.

Религиозные процессии и праздники в Гумбуме бывают торжественны и очень многолюдны. Самый главный из них бывает 15-го числа первого месяца в году, когда восточные народы празднуют появление весны; по-нашему он приходится в феврале месяце. В Гумбуме в это время уже начинают пахать. Праздник этот называется Чоба, что значит по-тибетски «цветок». Прежде, говорят, в этот день монахи делали огромный искусственный цветок и выставляли его. При нас в этот день устраивалась выставка барельефов. Вокруг главного храма устроены были деревянные щиты, украшенные флагами и увешанные фонариками. Когда стемнело, на этих щитах укрепили большие деревянные доски, на которых были вылеплены фигуры из масла и гипса, очень искусно раскрашенные. Картины были взяты из жизни богов.

В тот год, когда мы были в Гумбуме, выставлено было 15 щитов разной величины. Монахи составляют небольшие общества, и каждое общество выставляет свою работу; заранее неизвестно, кто что выставит, – в мастерскую, где работают художники, никого не пускают, Общества, одно перед другим, стараются отличиться. На самом главном щите был выставлен царь Индии; вокруг были представлены сцены из его жизни, прогулки на лодках, охоты, поездки на слонах и т. д. Над этим царем Индии находилось вверху восемнадцать круглых портретов, тоже лепных, конечно, на которых были изображены восемнадцать бодхисаттв. Кругом этой картины были повешены ряды флагов, с нарисованными на них всадниками, – это должно было изображать войско царя. Перед картиной стояла лестница, уставленная рядами лампочек, а сверху повешены были зажженные фонари. Другие картины были меньше; местами были слеплены куколки, которые двигались каким-то механизмом; например, ламы выходили из одной кумирни и входили в другую.

Бесчисленные толпы народа ходят всю ночь, любуясь этими картинами, а к утру все уже было убрано, картины уничтожены, масло с досок соскоблено и сложено в одно место, а доски – в другое, – и работа нескольких месяцев уничтожена. Пришедшие на праздник покупают это масло, насквозь пропитанное гипсом и красками, и употребляют в случае болезни, считая его целительным.

Кругом Гумбума в этот день устраивается ярмарка; торгуют с рогожек и раскидывают палатки на долине перед монастырем. Торгуют, главным образом, китайцы; при нас приезжал шотландец от миссии – продавать книжки Священного Писания, напечатанные по-тибетски и по-монгольски.

Ламы охотно покупают их, прельщаясь красивыми изданиями. Евангельская история им очень нравится, но это не значит, что они склонны принимать евангельскую проповедь.

Перед новым годом бывает в Гумбуме праздник сожжения соров; он тоже привлекает толпы обставляется торжественно. Все четыре разряда гумбумских монахов, каждый от себя, пекут к этому дню особый пирог^[138], изукрашивая его, насколько возможно, лучше: раскрашивают, золотят, утыкают искусственными цветами и т. д. Пирог кладут на доску и над ним делают пирамиду из тоненьких палочек, тоже изукрашенных, по мере возможности; на верху этих четырех шестиков укрепляют изображение мертвой головы; фигуры эти, благодаря своим украшениям, бывают очень различны: одни – маленькие, а другие достигают саженной высоты, но в каждой из них должен быть пирог и мертвая голова, – все это вместе называется сором. За день до нового года в каждом из четырех храмов было праздничное богослужение, после чего ламы в торжественной процессии, с знаменами, с гэгэнами, ехавшими верхом на богато украшенных лошадях, сошлись за воротами монастыря, где уже заранее были приготовлены соломенные костры.

В процессии вели также белую лошадь с укрепленным на седле каким-то изображением. Тут же верхами ехали гюрьтуны, – это какие-то особые люди, изображающие из себя «неистовых»: они колют себя ножами, прокалывают железками себе щеки и совершают другие безумства. Когда соры, в сопровождении лам, одетых в маски, сошлись на площади, начались пляски маскированных; под конец ламы разрубили соры и бросили их в костер, где они должны были сгореть со всеми украшениями.

В другой раз чам, или религиозные пляски лам, были на праздниках нового года, за день до чоба. Этот чам устраивался на дворе главного храма; зрители сидели на лестницах, ведущих в окружающие двор здания, и просто на дворе. При выходе из одной кумирни устроен был трон для гэгэна, а напротив него, на галерее другой кумирни, сидели музыканты. Из дверей последней кумирни выходили маски по две в ряд, делали круг по двору, проходя мимо гэгэна, кланялись ему и затем, медленно танцуя, двигались по двору и становились на левой стороне. Маски все были уродливые: две были с бычьими головами, две – с оленьими; самая главная маска представляла бога Чойджула, – у нее были огромные бычачьи рога и огромная, страшная голова; были четверо мальчиков с оленьими головами и еще четверо – с мертвыми головами; курточки последних были разрисованы по белому атласу ребрами; по бокам маски, изображающей череп, были приделаны подобия бабочкиных крыльев, и самые маски назывались эрбекэ, т. е. бабочки.