Читать книгу - "Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе - Александр Стыкалин"

24 мая Политбюро ЦК ВСРП констатировало, что различие позиций СССР и ВНР в оценке процессов, происходящих в Чехословакии, во многом предопределяется их расхождениями в более общих вопросах: о необходимости экономических реформ в странах советского лагеря, расширения экономических связей с Западом, о характере отношений внутри Организации Варшавского договора и СЭВ. Поскольку и в Дрездене и Москве проявилось некоторое непонимание и даже недоверие к Венгрии, позицию ВСРП решено было прояснить. С этой целью началась подготовка проекта письма в адрес ЦК КПСС с изложением позиций венгерского руководства^[675]. В ходе дальнейших дискуссий отправку письма сочли несвоевременной, надежда на достижение большего взаимопонимания была возложена на ближайшую двустороннюю встречу. Открытого спора с Москвой решено было ни в коем случае не затевать^[676]. К этому времени позиция Кремля претерпевает некоторые изменения. Премьер-министр Косыгин, посетив Чехословакию в мае с неофициальным визитом, был вынужден признать популярность Дубчека, персонифицировавшего курс на обновление, а, с другой стороны, убедиться в слабости позиций тех, кого в Москве считали более надежными друзьями^[677]. Проведение военных маневров продолжало сохранять актуальность как форма политического давления, вместе с тем присутствие советских войск на постоянной основе рассматривалось лишь как одна из альтернатив, на случай наихудшего развития событий. Выжидательная линия Москвы давала Кадару возможность избежать крайне нежелательной для него дискуссии с советскими лидерами.

13-15 июня 1968 года партийно-правительственная делегация ЧССР во главе с А. Дубчеком посетила Венгрию. Целью этого планового визита было продление договора о разностороннем сотрудничестве двух стран. Напряженности в отношениях между ними пока еще не было, при том, что ожидавшееся в перспективе сближение Чехословакии с нейтральной Югославией и диссидентской Румынией не могло не оживить в венгерском политическом сознании синдрома начинающегося возрождения межвоенной Малой Антанты, имевшей в то время, прежде всего, антивенгерскую направленность. Особая позиция ВСРП все более противостояла генеральной линии советского блока, от которой по разным мотивам уже дистанцировались и Чехословакия, и Румыния. Сам факт продления Будапештом договора с Прагой в сложившейся обстановке был воспринят, особенно в Восточной Германии, как уклон и даже сознательная демонстрация определенной политической позиции.

Однако в те самые дни, когда Дубчеку оказывались почести в Будапеште, в Праге журналист О. Махатка опубликовал в еженедельнике «Literarni listy» статью «И это тоже юбилей» в связи с 10-летием вынесения смертного приговора Имре Надю. «Благодаря критике тоталитарной диктатуры и гуманистическому толкованию социалистической идеи И. Надь стал выдающимся представителем демократического и национального социализма», – писал он. Сохраняющим актуальность автор назвал тезис И. Надя о том, что для малых стран «залогом независимости является неучастие в военных блоках, нейтралитет»^[678]. Эта статья, о которой Кадар, очевидно, узнал уже после отъезда чехословацкой делегации на родину, вызвала в Будапеште эффект разорвавшейся бомбы. Главная газета ВСРП «Népszabadság», до тех пор воздерживавшаяся от критики «негативных явлений» в ЧССР, разразилась гневной отповедью. Помимо статьи Махатки объектом ее полемики стал опубликованный 27 июня программный документ внепартийной интеллигентской оппозиции «2000 слов», кстати перепечатанный газетой, издававшейся в венгерском городе Дьере. Для Кадара июньские публикации чехословацкой прессы были свидетельством того, что власть уже фактически выпустила из рук контроль за ходом реформ: внепартийная оппозиция перехватила инициативу у КПЧ и, таким образом, происходит сползание к венгерскому варианту 1956 года, в результате чего под угрозой могут оказаться не только основы коммунистического режима, но и отношения с союзниками. С этих пор руководство ВСРП считает необходимым скорректировать свой прежний курс поддержки чехословацких реформаторов.

С 27 июня по 4 июля Кадар во главе венгерской партийно-правительственной делегации находился в СССР. Из документов явствует его стремление к максимальному сближению с точкой зрения Кремля. Запись заседания Политбюро ЦК КПСС от Ъ июля, на котором Брежнев рассказывал о встрече с венграми, фиксирует довольно жесткую позицию вождя ВСРП в чехословацком вопросе. Кадар согласился с Брежневым в том, что «2000 слов» – это «контрреволюционная программа», направленная на разложение партии. Сложившаяся обстановка, по его мнению, теперь не исключала и силового варианта разрешения кризиса: «если потребуется, мы пойдем на это без сомнения»^[679]. Пребывание Кадара в Москве завершилось митингом советско-венгерской дружбы 3 июля. Выступивший на нем Брежнев напомнил собравшимся о разгроме «контрреволюции» в Венгрии, сказал, что СССР и впредь никогда не будет равнодушен к судьбам социализма в братских странах. Заверить лидеров КПСС в своей верности «интернациональному» долгу Кадар считал тем более важным, что его реформаторские планы вызывали в свете чехословацких событий все большее подозрение в Кремле – та же тактика повторялась и позже, в частности, в 1972 году, когда решалась судьба венгерской экономической реформы, свернутой в конце концов, и не в последнюю очередь, по настоянию Москвы^[680]. Но при всей однозначности и твердости заявленной Кадаром в начале июля позиции и при всем его недовольстве Дубчеком, не способным «обуздать» прессу, его дальнейшие действия свидетельствуют о том, что линия, выдержанная в Москве, носила во многом характер тактического маневра.

Через день после своего возвращения в Будапешт, 6 июля, Кадар направил в Президиум ЦК КПЧ письмо. Статья об И. Наде как провозвестнике демократического социализма была названа в нем попыткой вбить клин в отношения двух партий^[681].

В это время уже шла подготовка очередного, варшавского совещания представителей компартий ряда стран советского блока. На этот раз приглашалась и КПЧ. Однако Дубчек и его сторонники в Президиуме ЦК КПЧ, не без оснований ожидая от предстоящей встречи еще более грубой, чем в Дрездене, проработки, стремились уклониться от участия в ней, предложив в качестве альтернативы серию двусторонних встреч^[682]. Обмен телеграммами с Прагой и Москвой от 9-10 июля свидетельствовал о том, что в возникшем споре Кадар во многом по своей инициативе пытался взять на себя посредническую миссию. Он считал целесообразным, чтобы коллективному совещанию предшествовала чехословацко-советская встреча, на которой каждая из сторон могла бы прояснить свою позицию^[683]. В Москве, однако, уже питали мало иллюзий в отношении возможности повлиять на Дубчека и обвиняли реформаторов из КПЧ (согласно советской идеологеме, «правое крыло») в стремлении всячески оттянуть время до намеченного на начало осени съезда партии, который мог бы своими решениями закрепить ведущие позиции «ревизионистов». Предъявление чехам жесткого ультиматума считалось в этой ситуации задачей безотлагательной. Сблизить платформы Москвы и Праги Кадару не удалось: руководство КПЧ участвовать в варшавской встрече отказалось.