Читать книгу - "Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева - Иван Беляев"

– Надо заставить замолчать этот проклятый пулемет, – про говорил он, – иначе без патронов казаки не выдержат…

Мои орудия остались далеко… Скакать за ними было бы бесполезно. К тому же они были почти без снарядов.

– Казаки, за мной! – неожиданно позади меня загремел голос Беслана. – Вперед, на пулеметы!

Беслан и за ним десяток-другой всадников бросались сквозь кусты. Пулемет замолчал. Все разом кинулись вперед и ворвались в селение.

– Чего бы только я не отдал за чистую рубаху, – твердил Топор ков, полоскаясь в воде и фыркая, как лошадь, пока казак обливал из ведра его тучное, волосатое тело. – Весь завшивел – целых две недели не мылся и не переодевал чистого белья.

У меня в переметных сумах все было при себе, даже смена чистого белья. – Для милого дружка и сережка из ушка.

Надо было видеть, с какой радостью Топорков схватился за рубашку. «Век не забуду», – бормотал он, напяливая ее на себя.

– Как будто маловата? – спросил я его.

– Нет, как раз, как раз, – отвечал он. – Рубашка трещала по всем швам, пока, наконец, как трико, не обольнула весь его жирный торс.

Скоро подъехал Скоробогач.

– Мы остаемся здесь на день или на два, – пояснил он. – По едем, я отвел вам квартиру.

Навстречу нам выскочила целая семья. С самого детства не видел я такой радостной встречи. Все лица казались мне родными, все глаза горели таким огнем, которого уже нигде мне не приходилось наблюдать.

Отовсюду сбежались соседи и знакомые, принося съестное и даже цветы. Нас обнимали, целовали, ласкали, болтали наперерыв. Казалось, что все, и гости, и хозяева, опьянели от восторга или сошли с ума. Недаром я всегда повторял своим квартирьерам: «Не ищите хаты, ищите хозяйку».

В Знаменке я наткнулся на нечто загадочное. В числе тех, кто так искренно радовался нашему появлению, особенно выделялся один пожилой интеллигент, по своей культурности значительно превосходивший всех прочих. Он всегда приходил в сопровождении своего сынишки, прелестного и удивительно симпатичного мальчика лет тринадцати, который нежностью каждой черты своего женоподобного личика, голосом, элегантной манерой причесываться и одеваться – ну, словом, всем своим существом – казался прелестной девочкой-подростком. Он так мило ласкался ко всем нам – я уже успел сформировать себе маленький штаб, – постоянно приносил нам духи, цветы, подобранные с редким вкусом, что невольно зарождался вопрос: не переодетая ли это барышня. Но по глазам этого не могло быть. Мне не раз приходилось угадывать девушку под мундиром вольноопределяющегося; как они ни старались замаскировать свой пол отчетливым отданием чести, курением, резкими звуками голоса, но по одному взгляду глаз, напоминавшему заискивающие взоры собаки, которая ласкается к своему хозяину, я сразу угадывал истину. Тут, во всяком случае, было нечто иное. Быть может, здесь играла роль наследственность или особенности воспитания, но это осталось тайной и для меня, и для моего адъютанта, бывшего инженера-технолога, прапорщика Холмогорова, и для ординарцев симпатичного гардемарина Панафидина, простодушного Володи, записавшегося к нам вольноопределяющимся, и даже для милого простака Вовы, сынишки директора екатеринодарского банка, приблудившегося к нам в одной из станиц. И ни тогда, ни впоследствии так и не удалось нам раскрыть тайну очарования, которое разливалось вокруг этого загадочного существа.