Читать книгу - "Гапон - Валерий Шубинский"

Тем не менее Мартыну удалось добиться следующего официального заявления, напечатанного в «Партийных известиях»:

«Ввиду того, что в связи со смертью Г. Гапона некоторые газеты пытались набросить тень на моральную и политическую репутацию члена Партии Социалистов-Революционеров П. Рутенберга, Центральный комитет П.С.-Р. заявляет, что личная и политическая честность П. Рутенберга стоит вне всяких сомнений».

Это звучало почти издевательски. Но многие члены партии были настроены жестче. О. Минор говорил жене Азефа, Л. Азеф:

«Совершенное им убийство отнюдь не является героическим поступком, потому что в данном случае он действовал не в интересах партии, а лишь из чувства личной мести… Что же касается намерения Рутенберга покончить с собой (в котором тот признавался Л. Азеф. — В. Ш.), то это, в сущности, лучший способ выйти из того положения, в которое он себя поставил…»

Чувствующий себя оскорбленным и преданным, Рутенберг отошел от партийной работы и уехал в Италию, к Горькому, где занялся работой над мемуарами, которые должны были его оправдать. Но — столкнулся с категорическим запретом ЦК на их публикацию. Примечательна мотивировка. Вот, скажем, письмо М. А. Натансона Рутенбергу от 16 февраля 1908 года:

«Дорогой Мартын, выскажу Вам несколько слов по поводу рукописи. Для меня не подлежит сомнению, что она произведет на широкую публику впечатление, невыгодное для автора. Ее действие на нереволюционную среду будет несомненно в пользу Г. как жертвы, слишком жестоко поплатившейся за свою вину. Во-первых, автор слишком умаляет личность и значение Г. в день 9-го января. Говоря о личных несовершенствах Г., автор умалчивает о той крупной стихийной силе, которая была в нем, которая чувствовалась и которой объяснялся его огромный успех в рабочих массах. Это умаление производит неблагоприятное впечатление; читатель сразу же чувствует пристрастное отношение, и это впечатление невольно переносится на вторую часть рукописи. Во-вторых, роль автора во всей второй части для читателя, далекого от требований революционной среды, невольно окрашивается непривлекательным светом, прежде всего в его глазах выступая на первый план — это всматривание, выпытывание и заманивание жертвы, обреченной на гибель. <… > Имейте в виду, что автор будет иметь дело именно с таким читателем; в глазах этого читателя даже всякий террористический акт, даже наиболее санкционированный обстоятельствами, всегда носит на себе известную печать, обусловленную предубеждениями».

Другими словами, эсеры хорошо понимали, как может выглядеть их кровавая романтика и их специфическая этика с точки зрения стороннего человека.

Интересно, что разрешения на публикацию не последовало и после разоблачения Азефа, когда руководители ПСР в частном порядке принесли Рутенбергу извинения, пользуясь случаем повесить вину на оказавшегося врагом Ивана Николаевича. В конце концов Мартын опубликовал свои мемуары без разрешения, таким образом навсегда порвав связи с партией.

Отчасти предупреждения Натансона оправдались. Рутенбергу пришлось прочитать в свой адрес много неприятного.

Вот, к примеру, что писал Стечькин (Рясы. 1909):

«…Кто поверит заверениям инженера Рутенберга, бывшего друга и как бы наперсника, товарища „на ты“, который сыграл „дружескую“ роль: заманил человека в Озерки и отдал в руки палачей-истязателей… Так просто, спокойно говорит о зверском убийстве человека, точно отношение департаментское пишет. Исполняя-де волю начальства (в лице Азефа), совершил предписанное…»

На самом деле коллизия Гапона — Рутенберга — шекспировская. Оба ее главных героя вызывают поочередно разные чувства — от отвращения до сострадания. Оба они стали заложниками не только воли двух отъявленных злодеев (Азефа и Рачковского), но и трагического сцепления обстоятельств, диктовавших тот или иной ход. И, конечно, собственной человеческой слабости и суетности.

Гонорар за книгу Рутенберг просил передать (конечно, не афишируя источника) «вдове Гапона — говорят, она очень бедствует».

Бедствует? А куда делись 14 тысяч франков? Наложили руку законные родственники из Полтавы? А, кстати, 14 тысяч рублей, принадлежавших «Собранию», куда делись? Интересный вопрос.

Во всяком случае, следы всех близких Гапону людей — гражданской жены, сына, детей от первого брака, родителей, сестер — теряются вскоре после его смерти. Только уже престарелый Яков Аполлонович Гапон в 1960-е годы пытался ходатайствовать о реабилитации брата.

О судебной реабилитации, конечно, речи быть не могло — чей приговор должен был в этом случае отменить советский суд: эсеровского ЦК или безымянных «рабочих»-боевиков? А с морально-политической реабилитацией всё и по сей день неясно. Неясно — по какой шкале судить или оправдывать этого человека? Кем он был?

Кем он был, Георгий Гапон?

«Революционером в рясе» (так называется одна из посвященных ему книг)? И революционером, и священником он был неважным — но чтобы судить его в одном из этих качеств, надо верить в безусловную правоту церкви или революции. Сам он не верил, видимо, ни в то, ни в другое.

Был ли Гапон провокатором? Но в каком смысле? Провокатором в том специфическом значении, которое придавалось этому слову русскими революционерами, то есть агентом-осведомителем полиции, он не был никогда. Он был одно время «агентом влияния», ведущим, впрочем, свою игру. Перед смертью он (не по своей воле и не в своих личных интересах, а «для пользы дела») попытался выступить в роли агента-вербовщика — тоже надеясь переиграть и обмануть охранников.

Если же говорить о провокации в словарном смысле слова — о намеренном подталкивании других людей к невыгодным или опасным для них шагам, — то на этом, к сожалению, держится политика. А Гапон оказался втянут в сложные и кровавые политические игры. Одно обвинение, однако, с него должно быть снято: конечно, он в числе тех, чьи ошибочные шаги вызвали бойню 9 января, — но он ни одной минуты не хотел этой бойни и лишь по случайности сам не стал ее жертвой.

Несомненно, Гапон обладал двумя блестящими талантами — проповедника, ведущего за собой толпу (но находящего ключ и к сердцу отдельного человека), и организатора-практика. Ему не было бы цены, например, в колониях поселенцев-пионеров в Америке XVII века. Впрочем, и в свое время в России, где он выбрал своим поприщем профессиональную организацию рабочих, он сумел сделать немало. Трагедия Гапона состояла в том, что он оказался зажат в тиски между двумя силами — революцией и политической полицией, каждая из которых хотела использовать его дело в своих интересах. А он пытался переиграть обе эти силы, сам увлекаясь этой игрой и не чуждаясь авантюризма. Это привело его к моральной и физической гибели.

Люди, попадавшие под влияние, под «гипноз» Гапона, часто потом не могли простить ему этого и старались в своих мемуарах представить его ничтожеством или негодяем. Не стоит им верить, но не стоит и впадать в другую крайность, делать из Гапона святого, мудреца или рыцаря без страха и упрека — ни тем, ни другим, ни третьим он, конечно, не был. Важно подойти к личности этого человека без предубеждения, попытаться понять ее. Гапоновская эпопея — не только яркий эпизод российской истории, но и волнующий пример частной судьбы.