Читать книгу - "Варфоломеевская ночь - Владимир Москалев"

— Да, мадам.

Астролог отодвинул пальцем шторку и достал с верхней полки восковую человеческую фигурку, точь-в-точь такого же размера, какую он делал для Ла Моля.

— Это мужчина. На нем одежда знатного дворянина, — произнес Руджиери, протягивая свое творение королеве. — Все так, как вы просили, мадам.

Екатерина взяла восковое изваяние и впилась в него жадным взглядом. Придирчиво рассматривая каждую деталь и, главное, черты лица, она злорадно улыбалась и, держа фигурку обеими ладонями со спины, а большими пальцами надавливая на ее грудь, все никак не могла наглядеться на изображение того, за чьей жизнью она сюда пришла.

— Его имя я написал у него на груди, — произнес Руджиери.

— И его титул?

— И титул тоже.

— Все так… все так… — шептала Екатерина, словно одержимая. — Он, действительно, очень похож. Кажется, будто сам и есть. Ты не только знаток в алхимии, Козимо, ты еще и великий художник, если вспомнить, какую точную копию Конде ты сделал тогда, пять лет назад.

— Мадам, — скромно ответил маг, — я научился этому у вас на службе, и своему искусству всецело обязан вам.

— Искусством, Руджиери, ты все еще путаешь падежи. Но начнем. Не время тянуть. Эта фигурка жжет пальцы, а ее взгляд готов испепелить меня. Давай скорее иголки, Козимо, или булавки, как ты их называешь.

— Вот они. Но сначала надо прочесть заклинание для духов тьмы, которые утащат его душу в ад.

— Так читай же скорее!

И она протянула ему изваяние.

Пока астролог читал кабалистические заклинания о ниспослании смерти тому, чей образ он вылепил из воска, Екатерина не отрывала пристального взгляда от фигурки, и в какой-то момент ей даже показалось, что она вздрогнула в руках колдуна и в ее глазах показались слезы. Сочтя это за хорошее предзнаменование, она взяла статуэтку из рук Руджиери и вдавила иголки в те места, куда они были воткнуты астрологом, говоря при этом:

— Да погасит так Господь жизнь графа Габриэля де Монтгомери, убившего моего мужа пятнадцать лет назад. Да воздастся ему по заслугам местью от любящей жены и матери сыновей Генриха II. Да сгинет навеки проклятый еретик из сердца и мыслей моих и да возрадуются при этом демоны в аду, а также душа моя и сердце мое. Аминь!

— Аминь! — повторил за ней астролог и описал в воздухе крестное знамение.

— Теперь я спокойна, — произнесла Екатерина и откинулась на спинку стула, протягивая фигурку Руджиери.

Тот взял ее я убрал, но уже на самую нижнюю полку.

— Почти все иголки ты воткнул в шею, — следя взглядом за магом, садящимся на стул напротив, сказала королева-мать. — Ты сделал это с умыслом?

Руджиери криво усмехнулся:

— Удар топором по шее всегда надежнее удара шпаги в грудь или пули из аркебузы.

Она молчала, одну руку положив на стол, другую — на колени. Не сводя глаз, глядела в лицо астролога.

— Удар топором?..

И задумалась, переведя взгляд в окно. Левее моста Менял увидела высокий шпиль Ратуши. Прямо перед нею Гревская площадь. Ее губы внезапно исказила злорадная улыбка, а глаза заблестели недобрым огоньком. Теперь она знает, что делать. Ей надо только приказать, чтобы его живым доставили в Париж. И от предвкушения будущего торжества над давним врагом, который столько раз ускользал от нее, она сухо и отрывисто засмеялась.

Руджиери не удивлялся. Он давно уже привык к любым неожиданностям в поведении этой женщины.

— А ведь ты прав, — внезапно произнесла Екатерина, не отрывая задумчивого взгляда от шпиля Ратуш — И я сделаю только так, и не иначе.

Внезапно она повернулась к астрологу:

— Я не заметила на твоих средних полках ни одной фигурки. Значит ли это, что влюбленные перестали обращаться к тебе за помощью, Козимо?

Она имела в виду вторую и третью полки этажерки. На первой стояли обычно восковые статуэтки мужчин и женщин, выполненные по заказу влюбленных, на второй — те же самые, но уже с булавками в сердце. Не все забирали заказы с собой, иные оставляли здесь, полагая, что вернее всего будет оставить их там, где произошла ворожба.

— Последнюю забрали совсем недавно, вчера вечером, — ответил Руджиери, — за ней приходил знатный дворянин.

— Ну, а где же изображение короля Наваррского, что ты сделал для мадам де Сов? — спросила Екатерина, делая вид, что пропустила мимо ушей слова астролога.

— Она забрала его с собой, — улыбнулся итальянец, — и теперь, насколько мне известно, наваррец так присох к своей пассии, что не может думать ни о ком, кроме нее.

— Это отвлекает его от пагубных замыслов о побеге от любимой тещи, — сухо рассмеялась Екатерина. — Он и совсем выбросил бы их из головы, если бы не мой взбалмошный сын с его навязчивыми идеями.

— Хочет быть великим полководцем?

— Хочет быть королем.

— Все хотят.

— Но не все могут… Приходил ли к тебе кто-нибудь еще за помощью?

— Мадемуазель де Сюржер. С неделю назад.

— Пробовала снова влюбить в себя Лесдигьера?

— И даже забрала его фигурку с собой, но, насколько мне известно, ее попытки безрезультатны.

— Этот орешек крепкий, не то, что его друг. Но этот важнее. Знаю, что у них уже есть пассии, обе протестантки, и угадываю в этом руку Монморанси. Хитер, шельма. Но когда-нибудь я доберусь и до него, быть может, даже еще скорее, чем он сам догадывается… А что это за кавалер приходил к тебе вечером, Козимо? Кто из наших дам так пленил его сердце?

— Тот, что был вчера? Ах, мадам, вы ведь знаете, я не должен посвящать посторонних в чужие тайны… — попытался уклониться от ответа астролог.

— Ну, ну, Козимо, не строй из себя духовного отца. Мне ты можешь говорить все без утайки, ведь мы с тобой давние друзья, к тому же я королева Франции и твоя госпожа, которая, кстати, тебе хорошо платит. Или ты решил, что деньги тебе уже не нужны? Коли так, Козимо, то я стану прибегать к услугам другого астролога, хотя бы того же Грантри, а тебя мне придется… отправить обратно в Италию, ибо ты мне станешь не нужен.

Руджиери поперхнулся. Флорентийка умела брать свое, он знал это, и бессмысленно было не подчиняться ее желаниям. В лучшем случае он оказался бы в опале и вдали от Парижа, в худшем… Он прекрасно знал, на что способна эта властная женщина по отношению к человеку, который посвящен почти во все ее тайны, но неожиданно выказал акт неповиновения.

— Итак, кто же этот дворянин? — обычным будничным голосом, будто бы ничего не произошло и никакая гроза только что вовсе и не собиралась над головой Руджиери, спросила Екатерина, пристально глядя в глаза астролога.

— Этот человек состоит в свите герцога Алансонского, вашего сына. Его зовут де Ла Моль.

И он бросил быстрый взгляд на королеву-мать, рассчитывая увидеть на ее лице живейший интерес, ибо ни для кого, а тем более для нее, не была тайной любовная связь Ла Моля с Марго. Но он ошибся и вместо этого увидел перед собой мертвое лицо истукана, высеченное из камня. Он думал вызвать взрыв негодования, но увидел только безмолвную фигуру пожилой женщины, с мелко подрагивающими пальцами рук, неподвижно сидящей перед ним. Совершенное хладнокровие и абсолютное спокойствие — вот что всегда было присуще королеве в самых трагических ситуациях, и что всегда приводило в изумление, трепет и страх тех, кому приходилось с ней общаться, будь то друзья либо враги.