Читать книгу - "Солоневич - Константин Сапожников"

Когда стало ясно, что война Германии с СССР неизбежна, русская эмиграция раскололась на два лагеря спорами об исходе грядущего столкновения. Та часть, которая прогнозировала победу нацистов, была значительно большей. «Кто из живших в Германии в 1939 году верил в то, что немцам „набьют морду“? — писал Юрий Солоневич. — Помню его (отца. — К. С.) споры — иногда ожесточённые — с ген. Бискупским, с Меллером-Закомельским, с „ручными немцами“, со мной. В начале Советской войны я сам чуть не влез в форму „зондерфюрера“. Помню, я к тому времени в окончательную победу немцев тоже уже не верил, но я считал, как считали миллионы других, что не могут же немцы быть уж совсем окончательными дураками! Что они поставят русскую армию, „мы“ разобьём Советы, а там уж будем посмотреть… „Дураки, — говорил батька, — окончательные!“ Доказательств у него не было. Или были, но не выдерживавшие зондерфюреровской критики. Он туманно ссылался на Моммзена, на „дранг нах остен“^[167]. Прижатый к стенке, говорил: „Я так чувствую“. В июле первые сомнения стали заползать в мою мятущуюся душу. Я решил повременить. В августе стало ясно мне, а в сентябре и октябре последнему остовцу: дураки, и притом — сволочь»^[168].

Подоплёку не слишком благозвучного слова «сволочь» раскрывает один из эпизодов берлинской жизни Ивана Солоневича. Связан он с двенадцатилетней соседкой по дому, немецкой школьницей, которую писатель назвал «белокурой Валькирией». Она нередко приходила в гости к Солоневичам, причём всегда с определённой «потребительской» целью. У Ивана — для подкрепления сил во время литературной работы — на столе всегда была плитка шоколада. Валькирия приходила полакомиться и попутно рассказывала о своих школьных делах. Была она членом гитлерюгенда и получала азы подготовки в нацистском духе.

Она-то и рассказала Солоневичу, что учит английский язык, потому что «мы будем управлять Англией». Тема заинтересовала писателя, и он спросил:

— А Россией вы тоже будете управлять?

— И Россией тоже, но в Россию Минна поедет; только там русского языка не будет, так что Минне хорошо, не нужно его учить.

Солоневич поговорил с отцом Валькирии о странных идеях в голове его дочки, но отец, почтенный директор школы, понял его превратно и заверил, что причин для беспокойства нет:

— Таких приличных русских… мы, немцы, обижать не собираемся, тем более что вы уже живёте в Германии и можете рассматриваться как лицо, заслуживающее германского доверия.

В книге «Диктатура слоя» Солоневич написал в 1946 году, «по горячим следам событий»: «Если бы Гитлер проявил хоть чуть-чуть больше догадливости, — Красная армия перестала бы существовать уже в 1942 году. Она перебежала бы (перешла бы) на сторону любого русского, но антибольшевистского правительства».

Призывы Солоневича к благоразумию никакого воздействия на гитлеровское руководство не оказали. По мнению писателя-публициста, расовая философия, культ арийца-сверхчеловека, а также стремление к захвату территорий на Востоке стали idée fixe не только военно-политического и чиновничьего аппарата Германии, но и немецкого обывателя. Восприимчивости к предостережениям Солоневича не проявил никто.

Критическая позиция, занятая Солоневичем в отношении германского похода на Восток, поставила точку на попытках нацистских функционеров различного калибра использовать его в качестве «знакового» пропагандиста «из русских», оправдывающего германскую войну против Советского Союза. Иван после многих безуспешных попыток «вразумления» нацистов отказался от этого, понимая, что их терпение на исходе. Об этой ситуации он написал в статье «Философия политики»:

«Вот пошёл бы я, допустим, к Гиммлеру… и сказал бы ему:

„Хайль Хитлер, майн хальбфюрер; я преодолел свои монархические националистические русские убеждения и, вот, готов стать под ваше начало“, — то Гиммлер, конечно, ни на копейку мне не поверил бы… Ни одного живого слова мне не дали бы сказать. Ибо всякое живое слово, всякое слово, которое могло бы нести жизнь России, — было петлёй для Германии и для Гитлера».

В мае 1947 года, подытоживая свою эпопею в Третьем рейхе, Иван Солоневич писал: «В Германии же дела сложились так: разгром её был для меня вне всякого сомнения. Но точно так же была, вне всякого сомнения, полная невозможность какого бы то ни было приятия коммунизма. Оставалось следовать Блоку: