Читать книгу - "Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод - Наталья Павлищева"

— А чего же сам не идёшь?

Гнутый поморщился:

— Да не любит он меня. Говорит, мол, болтун и бездельник. А того не поймёт, что душа у меня разговора требует, как у другого молчания, так у меня слов! — Такая досада слышалась в голосе Михея, что Фёдор даже улыбнулся.

— Ладно, если в дом не пустит, к тебе вернусь, — усмехнулся он. — Пустишь ли переночевать?

— Пущу, — махнул рукой спаситель и споро зашагал прочь. Вовремя, потому как, привлечённый голосами, из калитки показался, видно, хозяин двора.

Суббота был крепок и ладен, как и его двор, и забор, и дом за ним. Невысокий, коренастый мужик, рубаха на котором только что не трещала по швам от упитанности, остановился, внимательно разглядывая незнакомца. Фёдор сразу понял, что толщина у крестьянина не квёлая, жирная, как бывает у толстых людей, а крепкая, наработанная ежедневным трудом.

— Ну, чего встал? Ты кто? — особой приветливости в голосе хозяина крепкого двора не слышалось.

— Я — Фёдор. Возьмёшь ли к себе в работники хоть ненадолго? — Глаза Колычева, не прячась, смотрели в глаза крестьянина.

Тому, видно, понравилось, что гость не отводит глаз, постоял, помолчал и махнул рукой:

— Пойдём, поговорим.

Фёдор заметил, что от внимательного взгляда не укрылось несоответствие его немудрёного наряда и ухоженных рук. Он решил ничего не скрывать от этого человека, негоже начинать с обмана, что бы там Михей ни говорил.

Суббота провёл Колычева в дом, кивнул на лавку у окна:

— Садись.

Хозяйка тут же забегала, выставляя на стол еду. С утра не евший Фёдор, конечно, был голоден — Гнутый не догадался предложить даже кусок хлеба, сразу принялся браниться со своей женой, — но хвататься за ложку не спешил. А щаной дух манил неимоверно! И хлеб лежал, нарезанный ровными толстыми ломтями. И от печи пахло томлёной кашей.

Хозяин кивнул на поставленный перед гостем горшок:

— Ешь, потом говорить будем.

Пока Фёдор ел, Суббота не сводил с него глаз. Нет, он не считал, сколько ложек пронёс в рот гость, не смотрел, как кусает хлеб, он разглядывал самого Фёдора. Самое удивительное, что Колычева это никак не беспокоило, ел, и всё тут!

Когда ложка была облизана и отложена в сторону, Суббота вдруг крякнул:

— Вот не пойму, кто ты! Ложку лижешь, точно всю жизнь за крестьянским столом сиживал. А руки у тебя не наши, не работные. Вижу, что не бездельные, но не работные. Про Юрьев я уже слышал, жена порассказала. Это ты Гнутому заливай, его обмануть нетрудно. Не верю, чтоб тебя шарахнуло, взгляд у тебя не дурной.

Вроде и не заставлял о себе рассказывать, но так рассуждал, что Колычев почёл за лучшее добровольно всё выложить:

— Верно заметил, не крестьянского я роду и не из Юрьева. Я — боярский сын Фёдор Колычев, у отца моего владения в Деревской пятине. Бежать пришлось, потому как родня в немилость нынешней царице и её родне попала. Дядю и троюродных братьев сгубили, я дожидаться не стал. Пока и до нас не добрались, утёк, теперь вот скитаюсь. А Михея я не обманывал, про Юрьев и голову он сам придумал, чтобы вопросов не задавали.

На лице хозяина дома ничего не изменилось, не было понятно, как он относится к беглому боярину. Фёдор замолчал. Что он мог ещё сказать?

— А теперь куда же?

— Не знаю, — честно признался Колычев. И это была чистейшая правда.

Суббота со вздохом поднялся со своего места. Встал и Фёдор, негоже гостю сидеть, если хозяин стоит.

— Ладно, у меня поживёшь. Потом подумаем. Делать-то что можешь?

У Колычева отлегло от сердца, рядом с таким крепким и уверенным мужиком было очень покойно и надёжно. Развёл руками:

— Да нарочно ничем не занимался, но руки к делу приучены. Работы не боюсь.

— Лады, — кивнул Суббота. — Иди ложись на сеновале, завтра рано поутру разбужу, со мной пойдёшь, пастьбой заниматься станешь. — Вдруг его голос стал насмешливым: — Али тебе сеновал не подходит? Тогда прости, боярин, другого места нет.

— Я ни сеновала, ни работы не боюсь. И боярином меня не зови. Какой я боярин, ежели к тебе в работники прошусь?

Они стояли друг против друга почти лицо в лицо. Коренастый Суббота был ниже Колычева, но точно кряжистый дуб, с места не сдвинешь. Только и Фёдор, пусть в теле тонок, а тоже крепок, глаза не опустил, не заёрзал. Хозяин дома снова усмехнулся, но уже добрее:

— Завтра и поглядим.

Почти год пас скотину у Субботы беглый боярский сын Фёдор Колычев. Долго терпел болтливый Михей, скрывая тайну своего знакомого, но однажды всё-таки за орал в ответ на очередное проклятье своей неугомонной супруги, снова носившей во чреве наследника:

— Да если б не я, то погиб бы боярский сын Фёдор Колычев! Сгинул! Пропал!

— Кто? Какой боярский сын?! — ахнула супруга не потому, что хотела дознаться правды, а потому, что хотела уличить мужа в очередной лжи.

— А Федька, что у Субботы живёт! — Для Михея в тот миг важнее всего было огорошить зловредную супругу. О своих же собственных предупреждениях он попросту позабыл.

Надея упёрла руки в бока и пошла на Гнутого приступом:

— Ты чё врёшь-то?! Че врёшь?!

Михей был уже и сам не рад, что проболтался, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь, верно говорят. Пришлось виниться, рассказывать всё как было. Каялся долго, потому как супруга сначала всё не верила, потом ругалась, что её обманул, а это хуже всего! Остался Михей виноватым, и ублажать Надею ему пришлось ещё не одну ночку. Хотя и кривоватый он был мужик после той лесины, но дело своё знал хорошо. Простила ему Надея такую оплошность после третьей горячей ночки, но в узде держала пуще прежнего и на сторону глянуть не позволяла.

Но Надея на то и баба, чтобы проболтаться скорее мужа. Всего одной сердечной подруге по великому секрету выболтала мужнину тайну но вскоре вся деревня стала странно поглядывать на пастуха, что у Субботы в работниках ходил. Всё вызнал сам Суббота, встретил Михея, толкнул к забору, у которого застал, и грозно спросил:

— Выболтал?!

Тот понял, что попался, перепугано закивал, заёрзал:

— Супруге только... Во сне проговорился, да она баба догадливая...

Суббота махнул рукой на родственника и отправился дальше. Что возьмёшь с Гнутого?..

Но деревня хотя и знала, а кому могла сказать? Зимой по крепкому льду на торг возили своё, а по весне отрезан остров бурным озером от остальных. Но вот сошёл лёд, и не один Михей Гнутый поплыл на берег за покупками... Нашлись такие, кто похвастался, мол, вон какова наша деревня, у нас боярский сын в пастухах! Болтовня пошла дальше.

Поняв, что сохранить в тайне происхождение Фёдора не удалось, Суббота предложил ему: