Читать книгу - "Политическая история Первой мировой - Сергей Кремлев"

Но, во-первых, тон прокламаций говорил сам за себя, да и Давыдов, в общем-то, не фальшивил. Ведь ещё в записках о временах Тильзита (когда Наполеон разбил Пруссию и заигрывал с нашим Александром) Давыдов писал: «Впереди Россия с её неисчислимыми средствами для себя, без средств для неприятеля, необъятная, бездонная. Позади – Пруссия, без армии, но с народом, оскорблённым в своей чести, ожесточённым, доведённым до отчаяния насилиями завоевателей, не подымающим оружия только потому, что не к кому ещё пристать».

Уважение к Германии и понимание сродности её интересов с русскими интересами – налицо. «Пристать»-то Пруссии надо было бы к России при всех издержках такого союза.

Увы, путём взаимно обогащающего и взаимно дополняющего сотрудничества две страны, два народа не пошли. Только великие русские самодержцы – а было их после воцарения Романовых всего-то два: Великий Пётр Первый да Великая Екатерина Вторая – верно увидели интерес России в том, чтобы умно брать у немцев всё нам недостающее.

Александр Первый и Николай Первый этот принцип окарикатурили, отдав политику России в руки немецким по сути и духу графу Канкрину и графу Нессельроде – этому злому гению внешней русской политики.

Александры Второй, а потом и Третий не придумали ничего лучше, как сближаться с Францией.

Россия ослабевала, теряла лицо, и в крепнущей Германии начали развиваться настроения, не очень-то для нас полезные.

В 1880 ГОДУ гениальный русский мыслитель Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин путешествовал по Германии и там случайно познакомился с белобрысым юношей, принятым им вначале по виду за «скитальца из котельнического уездного училища». Но услышал он в ответ: «Я сольдат; мы уф Берлин немного учим по-русску… на всяк слючай!».

Великий наш сатирик писал: «Мы, русские, с самого Петра I усердно «учим по-немецку» и всё никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь «случай» предвидят и учат солдат «по-русску»».

Писал Щедрин тогда и так: «Берлин скромно стоял во главе скромного государства. Милитаристские поползновения существовали в Берлине и тогда, но они казались столь безобидными, что никому не внушали ни подозрений, ни опасений, хотя под сению этой безобидности выросли Бисмарки и Мольтке…

Лучшее право старого Берлина на общие симпатии заключалось в том, что никто его не боялся, никто не завидовал и ни в чём не подозревал, так что даже Москва-река ничего не имела против существования речки Шпрее. В настоящее время всё радикально изменилось. Застенчивость сменилась самомнением, политическая уклончивость – ничем не оправдываемой претензией на вселенское господство».

Смену германских настроений Щедрин уловил прозорливо, а вот относительно неоправданности претензий был неправ. Претензии были-таки в определённой мере оправданы – не на «вселенское господство», конечно, однако на одну из ведущих ролей в мире – несомненно.

Сам же Михаил Евграфович оставил нам (в очерках «За рубежом») в качестве «информации к размышлению» знаменитый «Разговор мальчика в штанах и мальчика без штанов», без хотя бы частичного изложения которого (чисто щедринский текст я выделил ниже курсивом) мне, уважаемый читатель, обойтись невозможно никак!

А началось всё тем, что посреди «шоссированной улицы немецкой деревни» вдруг «вдвинулась обыкновенная русская лужа», из которой выпрыгнул русский «мальчик без штанов» для разговора с немецким «мальчиком в штанах».

Хозяин, протягивая руку, приветствовал гостя:

– Здравствуйте, мальчик без штанов!

Мальчик без штанов, на руку внимания не обратив, сообщил:

– Однако, брат, у вас здесь чисто!

Хозяин был настойчив:

– Здравствуйте, мальчик без штанов!

– Пристал как банный лист… Ну, здравствуй! Дай оглядеться сперва. Ишь ведь как чисто – плюнуть некуда!

Мальчика в штанах интересовало многое. Спросил он, естественно, и отчего русский мальчик ходит без штанов. Ответ для немца был не очень-то понятным:

– У нас, брат, без правила ни на шаг. Вот и я без штанов, по правилу, хожу. А тебе в штанах небось лучше?

Мальчик в штанах отвечал:

– Мне в штанах очень хорошо. И если б моим добрым родителям угодно было лишить меня этого одеяния, то я не иначе понял бы эту меру, как в виде справедливого возмездия за моё неодобрительное поведение.

– Дались тебе эти «добрая матушка», «почтеннейший батюшка» – к чему ты эту канитель завел! У нас, брат, дядя Кузьма намеднись отца на кобеля променял! Вот так раз!

Мальчик в штанах ужаснулся:

– Ах, нет! Это невозможно!

Поняв, что «слишком далеко зашёл в деле отрицания», русский мальчик успокоил нового знакомого:

– Ну, полно! это я так… пошутил! Пословица у нас есть такая, так я вспомнил.

– Однако, ежели даже пословица… ах, как это жаль! И как бесчеловечно, что такие пословицы вслух повторяют при мальчиках.

Немец заплакал, а русский ухмыльнулся:

– Завыл, немчура! Ты лучше скажи, отчего у вас такие хлебá родятся? Ехал я давеча в луже по дороге – смотрю, везде песок да торфик, а всё-таки на полях страсть какие суслоны наворочены!

– Я думаю, это оттого, что нам никто не препятствует быть трудолюбивыми. Никто не пугает нас, никто не заставляет производить такие действия, которые ни для чего не нужны… Мы стали прилагать к земле наш труд и нашу опытность, и земля возвращает нам за это сторицею.

Долго говорили ещё мальчики: немецкий – разумно, русский – задиристо:

– Да, брат немец! про тебя говорят, будто ты обезьяну выдумал, а коли поглядеть, так куда мы против вас на выдумку тороваты!

– Ну, это ещё…

– Верно говорю. Слыхал я, что ты такую сигнацию выдумал, что хошь куда её неси – сейчас тебе за неё настоящие деньги дадут?

– Конечно, дадут настоящие золотые или серебряные деньги – как же иначе?

– А я такую сигнацию выдумал: предъявителю выдается из разменной кассы… плюха! Вот ты меня и понимай!

Тут Щедрин пометил: «Мальчик в штанах хочет понять, но не может». А русский мальчик без штанов продолжал:

– У нас, брат, шарóм покати, да зато занятно…

– Что же тут занятного… «Шарóм покати»!

– Это-то и занятно. Ты ждёшь, что хлеб будет – ан вместо того лебеда. Сегодня лебеда, завтра лебеда, а послезавтра – саранча, а потом – выкупные подавай! Сказывай, немец, как бы ты тут выпутался?

Не сразу, но немец ответил:

– Я полагаю, что вам без немцев не обойтись!

– На-тко, выкуси!