Читать книгу - "Его Величество - Владимир Васильев"

* * *

Против крестьянской реформы часто высказывался ближайший соратник императора — министр финансов Канкрин. Егор Францевич говорил, что крепостная зависимость — не самое худшее положение, в какое может попасть человек. Он был противником железных дорог и излишней образованности народа. О Канкрине говорили разное. Утверждали, что он по происхождению еврей и не любит говорить на русском языке, но когда требуется, говорит по-русски, на ломаном языке. Он был образованным экономистом и считал, что упорядочивание финансов и прочное обоснование народного богатства коренится в народном благосостоянии.

Бывая часто на монетном дворе в Петербурге, Канкрин приметил, что при вырезках из полосового золота кругляков, из которых чеканились империалы и полуимпериалы, остаются урезки. Стал выяснять, куда они деваются, и узнал — они не записываются ни в какие отчетные книги, а значит растаскиваются. Чтобы обратить внимание государя к упущенным доходам казны, он приказал чеканить из урезков полуимпериалы. Было вычеканено 15 000 полуимпериалов.

В Технологическом институте, по указанию министра финансов, из ольхового дерева сделали огромное красное яйцо, в которое и вложили 15 000 полуимпериалов. Разрезанное надвое, оно раскрывалось пополам посредством сложного механизма. В первый день Пасхи чиновники министерства финансов доставили яйцо в Зимний дворец. В кабинет императора внесли его вслед за Канкриным несколько камер-лакеев.

— Что это? — спросил Николай Павлович, с любопытством рассматривая подарок.

— Позвольте, ваше величество, раньше похристосоваться, — сказал министр.

Государь поцеловался с министром.

— Теперь, ваше величество, осмелюсь поставить вам красное яичко от наших же богатств и просить вас дотронуться до этой пружины, — с каменным лицом проговорил Егор Францевич.

Государь тронул пружинку. Яйцо раскрылось, и показался желток — полуимпериалы.

— Что это? Сколько их тут? — спросил удивленный государь.

— Здесь 15 000 полуимпериалов, ваше величество. Все они сделаны из урезков, остающихся после вырезок из полосового золота кругляков, нигде не называемых по отчетам, — все так же спокойно сказал Канкрин.

— Урезка? Экономия? Тогда пополам с тобой, — воскликнул Николай Павлович.

— Никак не могу принять. Это подарок ваш, — скромно поклонился министр.¹⁴⁰

Император всегда подогревал интерес к своему министру. Он говорил, что его Канкрин враг новых налогов и займов, выступает против излишних расходов, составляя иногда оппозицию ему самому. При каждом удобном случае Николай Павлович вспоминал о своем министре финансов: «А то, бывало, придет ко мне Канкрин в туфлях, греет у камина спину и на всякое мое слово говорит: „Нельзя, ваше величество, никак нельзя!“¹⁴¹»

Что позволял император Канкрину, не разрешалось ни одному министру. Такое отношение между ними сложилось, когда министр финансов начал в 1839 году денежную реформу. Манифест об устройстве денежной системы провозгласил основной денежной единицей России серебро, а законной монетной единицей — серебряный рубль. Государственные ассигнации объявлялись вспомогательным знаком стоимости, для них был установлен курс 3 рубля 50 копеек за серебряный рубль.

Николай Павлович и Егор Францевич несколько лет встречались в государевом кабинете на первом этаже Зимнего дворца, обсуждая детали реформы. На завершающем этапе император чувствовал себя увереннее: спорил с министром, вносил дельные предложения. Они вместе рассматривали предпосылки к денежной реформе и ее поэтапное осуществление — динамичное развитие товарно-денежных отношений.¹⁴²

25 января 1843 года, в заседании Комитета о замене государственных ассигнаций на звонкую монету, Николай Павлович говорил о финансовой реформе уже со знанием дела:

— В прежние времена я должен был слепо и безусловно утверждать всё предлагаемое мне по финансовой части, о которой не имел никакого понятия. Но теперь, после 17-летних занятий, мне стыдно и совестно было бы не приобрести самому каких-нибудь практических познаний по этой части и продолжать верить, как прежде на слово. Поэтому я подробно сообразил нынешний вопрос и пришел к убеждению, что нет никакого удобства иметь два рода депозитных билетов: одни теперешние, обеспеченные в полной их сумме, а другие вновь предлагаемые, с фондом только против шестой их части. Ясно, что тут была бы странность согласиться и связать между собой эти две системы, а на какие-нибудь тайные проделки я никогда не соглашусь. В такого рода делах, где в виду у нас общая польза и предмет ежедневной потребности народа и где намерения наши, разумеется, совершенно добросовестны, не вижу никакого повода скрывать и маскировать наши действия. Их, напротив, должно оглашать перед народом в полном объеме, иначе всякое умалчивание дало бы делу вид тайный и как бы своекорыстной цели и не могло бы не вселить в умах напрасных, совершенно противоположных нашим видам, подозрений.¹⁴³