Читать книгу - "Державный - Александр Сегень"

Но это — если Ахмат всё же решится прорвать русскую оборону на Угре. А он, Бог даст, не решится. Правда, по прибытии в Кременец великий князь и его меньший брат узнали о первых перестрелках, начавшихся в разных местах Угры. В донесениях говорилось, что наши орудия разили метко, а татарские стрелы мало вреда наносили. Не дав брату и дня отдохнуть в Кременце, государь приказал Андрею Васильевичу идти с войском на Медынь и далее — на запад, в Мятлево, и там стоять, зорко наблюдая за берегами Угры, лежащими к западу. Участок опасный — здесь мог и Казимир объявиться, идя на соединение с Ахматом, да и сам царь ордынский мог бросить пару туменов для неожиданного прорыва.

До чего ж хороши места вокруг Мятлева! Речки спокойные, многорыбные — Шаня, Нерошка, Изверь. Леса полны зверя самого разнообразного. Поля, знаменитые своим непревзойдённым мятлевским льном, обильные урожаи которого издавна собирали тут. И всё это — выморочный удел покойничка Юрья Васильевича. Не зря братья так злятся на великого князя, что всё себе захапал. Андрей Васильевич тоже бы злился, да Бог не дал ему злобности, к тому ж ленив он, увалень эдакий, хозяйство вести не умеет, весь в долгах у государя. Шутка ли сказать — тридцать тысяч рублей должен! Но сей долг можно уж и не считать долгом, поскольку есть уговор, скреплённый завещанием Андрея Меньшого, в котором все его уделы после смерти достанутся великому князю Московскому, государю Ивану Васильевичу.

Князю Андрею в этом году исполнилось двадцать восемь лет. Был он холост, да не по каким-то там соображениям холост, а попросту потому, что ленив. Женщин он стеснялся и предпочёл бы, чтоб его отношения с ними всегда были такими же, как с милой матушкой, Марьей Ярославной. Она его жалела за непутёвость, любила и ласкала больше, чем кого бы то ни было из детей своих. Понимала, что есть люди, как Иван, — которым всё нужно, весь мир, весь простор от размаха до размаха, а есть такие, как Андрей, — им в самой малой малости радость и счастье, лишь бы все друг друга любили и никто никого не трогал. В маленькой церквушке им уютнее с Боженькой, нежели в соборном храме пред грозными очами Вседержителя Бога. В спокойном и тихом селе, как вот это Мятлево, блаженнее, чем за великокняжеским пиром в стольном граде Москве.

Так его и звали все — Андрей Малой, или Андрей Меньшой. А матушка ласково — Куняюшкой, ибо он часто, бывало, сидя в обществе, за столом ли, на каком-нибудь совете ли, начинал засыпать и кунять носом — кунь... кунь... Встрепенётся и, глядишь, снова через какое-то время — кунь... кунь...

Приехав в Мятлево, Андрей Васильевич твёрдо решил, что ежели всё будет спокойно, денька через два-три он соберётся на охоту, ибо здесь, говорят, лисы — сами напрашиваются, только лови да бей их. На постой он встал в большом доме у богатой здешней вдовы Евпраксии Фёдоровны, женщины лет сорока, которая тотчас взялась за ним ухаживать, как за ребёнком. Он строго сказал ей, что ему необходимо как следует отдохнуть, ибо он в дальнейшем намерен тщательно проверить расположение войск вдоль Угры, до которой от Мятлева — двадцать вёрст. В доме у Евпраксии Фёдоровны ему страшно понравилось — кругом чисто, всюду льняные скатерти, полотенца, покрывала, тепло, уютно. Приехав в Мятлево в субботу вечером, Андрей Васильевич с наслаждением проспал всё воскресенье, а в понедельник утром нагрянул Ванька Патрикеев по прозвищу Булгак, ровесник князя Андрея и его старинный приятель. Не иначе брат Иван прислал его тормошить Андрея Васильевича.

Ванька с самого детства был невыносимо заполошный. Всюду от него было беспокойство, или, как привилось на Москве тверское словцо, булга. Булгачил он почём зря — обожал кошкам к хвостам погремушки привязывать или ворваться в дом с выпученными глазами и заорать так, что и сам уписается: «Пожа-а-ар!» А никакого пожара и в помине нет. Часто бивали его за это. Но и любили, как ни странно.

— Спишь всё? — первым делом спросил князя Андрея старый друг.

— Сил набираюсь, — важно отвечал Андрей.

— А знаешь ли, что на Угре уже вовсю бои идут?

— Того не ведаю, — так и похолодел весь Куняюшка.

— Я сообщаю тебе. — Вид у Булгака был самый взъерошенный. — Только вчера мы с князем Данилой Холмским под Якшуновом отразили наступление, а княжич Иван стоит при устье Угры и там ждёт нашествия.

— У Якшунова?

— Там. Ахмат туда вышел собственно, ставку свою там учредил и — ну нападать! Поднимай свои полки. Сколько у тебя тут?

— И полутора тысяч не наберётся, — почёсываясь, отвечал князь Андрей. Ему страсть как не хотелось покидать Мятлево. — Да и не могу я идти к Якшунову, ибо мне брат Иван приказал строго тут стоять и западное крыло обороны стеречь.

— Ну, как знаешь!

Пообедав вместе с князем Андреем, Булгак взбудораженно удалился, сопровождаемый небольшим отрядом лёгких кметей. Князь Андрей собрался уж было начать сборы, чтобы отправляться к расположению войск на Угре, но, приняв во внимание взбалмошный норов Ваньки, передумал и отправил на разведку Акима Гривнина, молодого, но славного сотника, чей отец погиб в знаменитой Шелонской битве.

К вечеру Аким Романович возвратился и успокоил Андрея Васильевича — никаких особенных боев на Угре пока ещё не происходило, а лишь велись перестрелки с татарами через реку. На другой день князь Андрей всё же отправился осматривать наши расположения. Проскакав тридцать вёрст на юго-восток, прибыл в Товарково, где встретился с князем Александром Васильевичем Оболенским, чьи полки располагались в этом селе и окрестностях. Пообедал вместе с ним и Никифором Ивановичем Головкиным-Тетеревом, который в Шелонской битве пленил Дмитрия Борецкого. Во время обеда пришло известие о том, что Ахмат покинул Якшуново и двинул свои тьмы в сторону устья. Поразмыслив, Андрей Васильевич решил задержаться в Товаркове до поступления каких-нибудь вестей. И они не заставили себя ждать. До самого вечера поступали сведения о том, что татары пытаются перейти Угру в месте её впадения в Оку, но княжич Иван Иванович, доблестно обороняясь и обстреливая ордынцев из всех своих мощных орудий, не пускает их на наш берег.

Князь Андрей остался ночевать в Товаркове, поутру, насильно разбуженный, отправился на берег Угры наблюдать перестрелку с татарами, которые ночью объявились за рекою, вынюхивая, где ещё можно попробовать совершить переправу. Днём пришло известие с восточного крыла обороны — на Воротынской переправе снова идёт сражение, татары то и дело выбираются на берег, и их приходится загонять обратно в реку. В полдень гам произошло особенно кровопролитное сражение, погибло около полутора тысяч наших витязей, включая сына боярина Русалки, Бориса Михайловича Морозова-Русал кина. Андрей Васильевич хорошо знал его и любил. Жалко было Бориса! А каково будет старому Русалке узнать о смерти своего любимца!

К вечеру стало известно, что Ахмат, не сумев переправиться через брод при устье и понеся огромные потери, двинулся назад, в сторону угорского истока.

— Ну, княже Андрею, — сказал Оболенский, — теперь наш черёд стоять грудью. Много мест на Угре, где он может думать переправляться. Ты-то свои порядки проверил? Там у тебя полным-полно бродов — в Любомилове, в Бобонках, у Бекас, в Опакове, в Косогорах.