Читать книгу - "Тайны смерти русских писателей - Виктор Еремин"

Всеволод Михайлович был реальным гуманистом! Его не волновали ни материальные, ни моральные выгоды от помощи попавшим в беду людям, ближним его. Он просто брался и пытался помочь каждому — и знакомому, и незнакомому человеку. Здесь для него был единственный критерий: человек в несчастии. Гаршин принимал беду каждого близко к сердцу и действовал, а не теоретизировал. Часто такое состояние писателя называют одним из проявлений маниакальной фазы его психической болезни.

3

Всеволод Михайлович Гаршин родился в 1855 г. в семье отставного кирасирского офицера Михаила Георгиевича Гаршина (1817–1870) и дочери провинциального помещика Екатерины Степановны, урожденной Акимовой (1828–1897). Отца будущего писателя считали человеком со странностями, прежде всего по причине его необычной для офицера доброты — Гаршин-старший никогда не порол солдат! Совершенно точно известно и подтверждено сохранившимися медицинскими документами, что именно от отца братья Гаршины унаследовали проблемы с психикой^[266], а он в свою очередь получил психическую болезнь от собственной матери — Пелагеи Ивановны Гаршиной, страдавшей циркулярным психозом, который и передался ее сыну, а через него внуку Всеволоду.

На пятом году жизни Всеволода случились бурные события, наложившие, по признанию писателя, значительный отпечаток на всю его дальнейшую судьбу. Мать влюбилась в домашнего учителя ее старших сыновей Петра Васильевича Завадского^[267] (1838—?), а по совместительству одного из организаторов и руководителей Харьковско-Киевского тайного революционного общества. В 1860 г. она бросила семью, детей и бежала с любовником, от которого родила сына Евгения^[268] (1860–1931).

Взбешенный Михаил Георгиевич впервые изменил своим принципам и написал донос в полицию, где, в частности, указал на причастность любовника жены к революционной деятельности. Современные исследователи придерживаются той точки зрения, что доносы появились как результат спровоцированного бегством супруги припадка у Гаршина-старшего циркулярного психоза. Обыск на квартире Завадского подтвердил информацию, полученную от обманутого мужа. Более того, через Завадского было раскрыто все общество. Революционеров судили, Завадского приговорили к ссылке в Олонецкую губернию^[269].

Во время обыска у Завадского нашли письмо от Екатерины Степановны, во многом раскрывающее причины ее ухода из семьи. Она писала возлюбленному: «Неужели ты не понял, по какой дороге я пошла? У меня есть дети, и я люблю их больше жизни своей, но еще выше детей есть что-то другое. Я теперь не мать, не жена, не сестра, а гражданка моей родины и буду счастлива выше всякого земного счастья, если хоть одну свою лепту душевную принесу на общее дело. Может быть, не для меня, так для них, для моих детей, наступит пора лучшая, и порадуются тогда мои косточки»^[270]. Типичное послание дамочки-истерички второй половины XIX в. На мой взгляд, эти строчки великолепно характеризуют мать писателя.

Современные исследователи пытаются свести данный поступок Екатерины Гаршиной к теории «двойной ошибки» Эммы Бовари и Анны Карениной. Дескать, вышла замуж за нелюбимого, а когда поняла это, попыталась все исправить изменой. Чисто интеллигентская умозрительная теория оправдания преступления в отношении третьих лиц — детей. Впрочем, в случае с Гаршиным вздорная мамаша отыгралась на сыновьях сполна, не хуже ее литературных подруг по «ошибкам»^[271]: она пережила троих своих сыновей из четверых, причем все трое покончили с собой. Волей-неволей так и хочется воскликнуть:

— Не Божья ли то кара?!

После высылки Завадского Екатерина Степановна пометалась, пометалась, забрала старших сыновей Георгия (1845–1895) и Виктора (1849–1873), младенца Евгения и укатила с ними в Петербург. Маленький Сева остался с Михаилом Георгиевичем. И это были решающие для формирования Гаршина-писателя годы; влияние доброго, умного, искренне верующего отца сделало Всеволода именно таким, каким мы его ныне знаем.

А в 1863 г. мать вытребовала мальчика в Петербург, где его почти сразу отдали в гимназию. Но главной наукой стали для Севы домашние вечера. Взбалмошная Екатерина Степановна собрала у себя на дому маленький либерально-интеллигентский кружок. Участники его много спорили на темы социальной справедливости и отсталости России. Дети при этом присутствовали и учились мыслить либерально.

Сохранились воспоминания о Гаршиной и ее доме в те годы: «Малого роста, полная, плотная, с тяжелым взглядом, Екатерина Степановна к воспитанию детей прилагала большие старания, и в чем другом, а в хороших книгах никогда не было у детей недостатка. Она много читала, хорошо знала русскую легкую литературу, писала занимательные письма, могла переводить с французского, шить на машинке и делать всякое домашнее дело; но главная ее отрада была говорить, рассказывать кому-нибудь о прочитанном, о литераторах, о своих знакомых, о каких-нибудь литературных или житейских курьезах. У ней каждый день гости и неумолкаемые литературно-житейские разговоры, и вместе с тем какой-то нервный гнет, так что никому из гостей не приходит охоты весело от души рассмеяться. То и дело новые знакомые; участливое любопытство к малознакомым даже людям, возня с ними, хлопоты о них… Гости таяли иногда от незаслуженных похвал, от комплиментов; но вместе с тем при них же раздавались слова негодования, горячего осуждения и насмешки по адресу отсутствующих, бывших знакомых, относительно которых наступило у Екатерины Степановны полное разочарование» ^[272].

Мать же ввела мальчика в круг революционеров. На ее петербургской квартире, невзирая на присутствие маленьких детей, проходили конспиративные встречи. В частности, бывал там приговоренный в России к смертной казни один из руководителей народнической организации «Земля и Воля»^[273], член I Интернационала и создатель Русской секции I Интернационала Николай Исаакович Утин (1841–1883). Сама Екатерина Степановна собирала деньги для «Земли и Воли». В год, когда мать забрала Севу к себе в Петербург, она была поставлена под секретный надзор полиции.