Читать книгу - "Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева"

Пожалованные Екатериной II деньги предназначались Анастасии в приданое, при этом родовых земель дочь не получала. Княгиня писала, что «состояние отца» ей «хотелось целиком передать сыну». Была ли она вправе поступить так? Да, имея указ императрицы об опеке, позволявший распоряжаться имуществом наследников. Но для того чтобы действовать юридически безупречно, Екатерине Романовне следовало выдать Анастасию замуж до совершеннолетия, пока девица не вступила в права и не могла официально требовать выделения своей доли. Эту тонкость обычно не учитывают исследователи, обсуждая «странности» брака юной княжны.

Между тем Дашкова явно торопилась. Ее финансовая расчетливость равнялась политической опрометчивости. На поле управления имуществом княгиня никогда не совершала ошибок. Однако желательно было пристроить дочь за человека своего круга: знатного, богатого, с титулом. Кандидат имелся среди родственников – князь Александр Борисович Куракин, молодой аристократ, десятью годами старше Анастасии, любимый племянник обоих Паниных, масон и интеллектуал, с которым Екатерина Романовна обменивалась книгами, статьями и переводами.

Это было лучшее из возможного. Для свидания с ним Дашкова в июне 1774 г. повезла девушку из Москвы в Петербург. Уже весной произошло чаемое смягчение опалы. Пока новый фаворит Потемкин блокировался с Паниными, княгиня могла посетить двор.

Однако ее смущала внешность Анастасии – дочь росла дурнушкой. А Куракин был одним из самых обаятельных молодых кавалеров Петербурга. «Наш народ так безжалостен, – писала мать жениху 5 мая 1774 г., – так скор судить на основании внешнего вида и манеры, что у меня кружится голова, когда я думаю о приезде в ваш город»^{732}. В начале июля княгиня прибыла в столицу и вскоре появилась при дворе. Она несколько раз упомянута в Камер-фурьерском журнале за столом императрицы, причем в максимальном приближении к августейшей подруге^{733}. Екатерину Романовну приглашали в узкий круг, но торжества, на которых она отмечена, уже сами по себе указывали на политическую принадлежность княгини – тезоименитство цесаревны Натальи Алексеевны 29 августа и день рождения цесаревича Павла Петровича 20 сентября. Иными словами Дашкову по-прежнему трактовали как члена панинской партии. И возможный брак Анастасии с Куракиным только упрочивал связи в данном кругу.

Однако помолвка не состоялась. Некоторые современные исследователи, ссылаясь на старое мнение П.И. Бартенева, полагают, что и не могла состояться: красавец Куракин не взял бы за себя «горбатенькую» Анастасию^{734}. Но в тогдашнем придворном обществе обсуждали совсем другую причину – вопрос о приданом. Еще в 1772 г., когда Дашкова жила в Петербурге и ее отношения с императрицей, казалось, восстановились, Екатерина II написала пьесу «Именины госпожи Ворчалкиной». Гвоздь интриги – попытки главной героини, в которой современники узнавали Дашкову, выдать дочерей (в пьесе их две) замуж, но обойти женихов. «Матери-то не хочется с приданым расставаться, – объяснял один из персонажей. – Она любит дочерей и желает их пристроить, только богатство любит еще больше их». Когда старшая из девушек советует Ворчалкиной оделить сестру по совести, та возражает: «А мы с чем останемся?» И прямо говорит жениху: «Много дать ныне не могу… Я, бедная вдова, принуждена была за пятнадцать лет заплатить какую-то недоимку вместо покойного мужа моего. С мертвых дерут»^{735}.

Значит, уже в 1772 г. поднимались первые разговоры о сватовстве двенадцатилетней Анастасии. На подмостках скупость матери до поры до времени расстраивала усилия женихов, пока не нашелся тот, кто пожелал взять невесту даром.

В реальной жизни такого чудака пришлось поискать. Им оказался сорокалетний бригадир Андрей Евдокимович Щербинин, чьи обширные имения располагались в Псковской губернии. Впрочем, слово «даром» не подходит к случаю. Дашкова обещала за дочерью 80 тыс. рублей. Но именно обещала. Денег жених не увидел. Невеста долгие годы тоже.

«Я надеялась, что он даст моей дочери тихую и мирную жизнь, – писала наша героиня. – Она физически развилась неправильно… вследствие чего вряд ли могла рассчитывать, что более молодой и веселый муж станет ее любить и баловать». Более молодой и веселый – это Куракин, настоящий принц. «Конечно, я мечтала о лучшем браке для моей дочери, – признавалась Екатерина Романовна. – …К сожалению, этот брак причинил мне немало огорчений, помимо сплетен и клеветы, которые я могла презирать, твердо сознавая чистоту своих намерений, и будучи уверена в том, что я хорошая мать»^{736}. Да, и при дворе, и в московском обществе всласть посудачили о том, как родовитую аристократку выдали замуж за отставного провинциала. Но Екатерина Романовна всегда знала, что делала.

Для начала разберемся с недостатками Анастасии. Ее часто называют «маленькой», «худенькой», «горбатенькой». Сохранились свидетельства людей, знавших госпожу Щербинину, правда, уже в зрелые годы. Относительно горбатости и роста они не оставляют сомнений. Е.Н. Фирсова привела рассказ жительницы Курской губернии Арсеньевой, которую дядя-судья привозил в имение Анастасии Михайловны: «Крепкая дубовая дверь на отмах широко растворилась, и вошла… гренадер-баба… плотная, высокая, волосы черные, глаза черные, лицо мужское». Вскоре оказалось, что эта «немалая особа» вовсе не страшна: «У Настасьи Михайловны были какие-то растерянные глаза, как бы она ими смотрела и не смотрела, видела и не видела… да к тому же еще картавя на р и л, начиная говорить и не кончая, и не совсем к толку суетясь»^{737}. Получалось что-то вроде: «Ду-ак», вместо «дурак». И хотя, Щербинина ругала приемную дочь, выходило это почти «мягко».

Сохранилось и описание Анастасии Михайловны, сделанное Кэтрин Уилмот, когда та приехала в Россию в 1805 г.: «Ей за сорок, она жалуется на миллион недугов, но являет собой образец здоровья. Госпожа Щербинина – умная женщина, хорошо знает языки и мастерица тонко польстить собеседнику. Далеко не каждая англичанка может так хорошо выразить свои мысли по-английски, как она… поистине ее учтивость безгранична»^{738}. В описании подчеркнуты вкрадчивость, светские манеры, мнимые болезни, но нет ни слова хотя бы о сутулости.

Итак, вместо худенькой, маленькой горбуньи перед нами рослая, картавая и несколько мужиковатая особа. «Совершенная татарка»^{739}, как отметит Уолпол – черные волосы, черные глаза. Дочь удалась и в отца, который при первой встрече показался нашей героине «великаном», и в мать, чью мужеподобность часто отмечали современники. При этом она хорошо танцевала, говорила на иностранных языках и держалась как большая барыня.